Сайт издательства «Медиа Сфера»
содержит материалы, предназначенные исключительно для работников здравоохранения. Закрывая это сообщение, Вы подтверждаете, что являетесь дипломированным медицинским работником или студентом медицинского образовательного учреждения.

Васильева А.В.

ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева» Минздрава России;
ФГБОУ ВО «Северо-Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова» Минздрава России

Пандемия и адаптационные тревожные расстройства: возможности терапии

Авторы:

Васильева А.В.

Подробнее об авторах

Прочитано: 3184 раза


Как цитировать:

Васильева А.В. Пандемия и адаптационные тревожные расстройства: возможности терапии. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2020;120(5):146‑152.
Vasileva AV. Pandemic and mental adjustment disorders. Therapy options. S.S. Korsakov Journal of Neurology and Psychiatry. 2020;120(5):146‑152. (In Russ.)
https://doi.org/10.17116/jnevro2020120051146

Рекомендуем статьи по данной теме:
Рус­ско­языч­ная вер­сия шка­лы деп­рес­сии, тре­во­ги и стрес­са. Жур­нал нев­ро­ло­гии и пси­хи­ат­рии им. С.С. Кор­са­ко­ва. 2025;(5):103-107

Сегодня не вызывает сомнений, что 2020 г. в истории будет ассоциироваться со словом «коронавирус». ВОЗ 11.03.20 было объявлено о первой пандемии SARS-Cov-2, в центре которой оказалась Европа, где сосредоточено большинство стран с высоким уровнем медицинской помощи.

В общественном сознании инфекционные заболевания неразрывно связаны с социально-экономическим неблагополучием, поэтому в своих глубинных убеждениях жители стран с высоким уровнем жизни считают, что массовое заражение инфекционными высококонтагиозными заболеваниями с высокой летальностью — это страница истории Европы, которая просто не может повториться в настоящем [1—8].

В последние десятилетия акцент в здравоохранении был сделан на неинфекционных заболеваних, много говорилось о широком распространении ожирения, никотиновой аддикции, довольно незаметно для широких масс около 10 лет назад прошла пандемия свиного гриппа. В связи с этим столь масштабная пандемия зачастую летальной вирусной инфекции не могла не вызвать сильную тревогу у населения, в отдельных случаях достигая уровня паники [9—15].

Особенность ситуации заключается в том, что она содержит в себе универсальный набор основных тревожных триггеров. Во-первых, имеющаяся на сегодняшний день информация носит неоднозначный характер и по-разному интерпретируется экспертами из различных областей. Во-вторых, это первая пандемия коронавируса, и у нас нет возможности опереться на предыдущий опыт, в частности относительно сезонности, характерной для других эпидемий острых респираторных вирусных инфекций (ОРВИ). В-третьих, ситуация пока носит непредсказуемый характер. В своем обращении генеральный директор ВОЗ Т. Гебреисус особо подчеркнул, что «пандемия» не то слово, которое можно использовать легкомысленно или небрежно. Если его неправильно использовать, оно может вызвать необоснованный страх или неоправданное смирение с тем, что борьба якобы окончена, что приведет к ненужным страданиям и смерти. Мы никогда не видели пандемии, вызванной коронавирусом. Мы также никогда не видели пандемии, которую в то же время можно взять под контроль» [16].

Это событие подорвало уверенность в наших базовых убеждениях о собственной неуязвимости, предсказуемости мира и возможности полностью контролировать свою жизнь, которые обеспечивают нам чувство безопасности в повседневной жизни. Из-за интенсивности стрессового воздействия у многих людей снижается способность к логическому, рациональному, критическому мышлению, не хватает механизмов совладания, чтобы сглаживать негативный опыт, адаптироваться к сложившейся ситуации [17—21]. Архаическое примитивное мифопоэтическое мышление начинает преобладать над логическим в психической деятельности индивида для того, чтобы справиться с чувством беспомощности перед происходящим и попытаться объяснить необъяснимое. Его отличительными свойствами являются синкретизм с переносом на природу системы человеческих отношений, антропоморфизм, когда вирусная инфекция описывается в терминах человеческого поведения, глобальная персонификация, преобладание символизма и образности, а также отсутствие критики и рефлексии [22, 23]. Продукты такого типа мышления могут достаточно быстро активировать ранние негативные воспоминания, хранящиеся в имплицитной памяти, в которой аккумулирован беспредметный неосознаваемый прошлый опыт, проявляясь скорее в форме чувств и физических ощущений, чем визуальных образов, и влиять на работу амигдалярного комплекса, отвечающего за реакцию организма на стресс [24—30]. Проф. А.П. Коцюбинский и соавт. так описывают этот процесс: «Реальные факты, преломленные в массовом сознании, чаще всего преображены до неузнаваемости, доведены до гротеска, комбинируются самым неожиданным образом. Черты реальности причудливо сочетаются с домыслом или откровенным вымыслом, правдоподобные и даже правдивые суждения — с порождениями необузданной фантазии. Базируясь на некоторых реальных представлениях, но видоизменяя и искажая их, они заполняют дефекты правдивой информации» [31, 32]. В такой ситуации создаются условия для массового «заражения» не только ОРВИ, но и негативными эмоциями [33—35]. Основные мифологические сюжеты и конструкты мало изменились с древних времен, несмотря на научно-технический прогресс [36].

С появлением интернета и социальных сетей возникло новое коммуникативное пространство, в котором часто лично незнакомые друг с другом люди делятся не только информацией, но и эмоциями. Выработанные многими средствами массовой информации (СМИ) приемы привлечения внимания аудитории, такие как гиперболизация, катастрофизация контента, включение в ленту новостей противоречивой информации или экспертного мнения без проверки уровня компетентности эксперта, создают условия для развития широкого круга адаптационных расстройств, особенно в условиях самоизоляции, отсутствия четкой структуры дня, изменения привычного образа жизни [37—42]. В виртуальном пространстве начинают включаться групповые психические феномены, описанные еще в 1895 г. известным французским врачом и антропологом Г. Лебоном в книге «Психология масс», когда у находящегося в толпе индивида снижается критичность и самостоятельность, включаются механизмы психологического и интеллектуального регресса. Таким образом, человек становится более восприимчивым к «заражению» чужими, в первую очередь негативными чувствами и прогнозами. Поэтому в ситуации пандемии следует учитывать ее негативное влияние на психическое здоровье населения за счет параллельного развития инфодемии. Именно она больше всего влияет на состояние людей в период пандемии, за исключением тех, кто действительно заболел коронавирусом, и их близких. В.М. Бехтерев подробно описал особенности психических эпидемий как в России, так и в мире, которые охватывали иногда целые страны, в своем труде «Внушение и его роль в общественной жизни» [43]. Он указывал на непроизвольное прививание идей, настроений и психофизиологических состояний в группах людей, объединенных общими мыслями и чувствами. Одновременно с этим может происходить и непроизвольное самовнушение. Он пишет о том, что «словесное убеждение обыкновенно действует на другое лицо силой своей логики и непреложными доказательствами, внушение, как и подражание, действует путем непосредственного прививания психических состояний, то есть идей, чувствований и ощущений, не требуя вообще никаких доказательств и не нуждаясь в логике. Оно действует прямо и непосредственно на психическую сферу другого лица» [43]. Таким образом, здоровая обеспокоенность может у части лиц перерастать в тревожно-фобические нарушения, требующие оказания специализированной помощи, также может развиваться расстройство приспособительных реакций, проявляющееся кратковременными и пролонгированными аффективными нарушениями тревожно-депрессивного характера, диссомнией, астенизацией, снижением работоспособности [44—46].

В случае текущей пандемии многие люди могут быть обеспокоены ее социальными последствиями в гораздо большей степени, чем опасностью заразиться коронавирусом. В биопсихосоциальной парадигме важное место отводится внутренней картине болезни или модели репрезентации заболевания — это значимый интрапсихический конструкт, определяющий эмоциональное состояние, поведение и качество жизни человека при столкновении с фактом болезни [47—51]. Она может значительно варьировать от полного отрицания факта заболевания — анозогнозии, до сверхценных тревожно-ипохондрических образований. В данном случае для общественного здравоохранения очень трудно найти золотую середину в информировании населения, так как лица с гипогнозическими представлениями игнорируют необходимые ограничительные предписания и представляют собой угрозу распространения инфекции, т.е. нуждаются в постоянном напоминании о вариантах неблагоприятного течения, риске развития осложнений, количестве летальных исходов. Чрезвычайно трудно добиться массовой модификации образа жизни всего взрослого населения, акцент на катастрофических последствиях в краткосрочной перспективе, безусловно, является одним из самых эффективных методов. Обычно на эту информацию особо чувствительно реагируют люди с тревожно-мнительными чертами характера и ипохондрической настроенностью, у них могут манифестировать нозогенные тревожные расстройства различной интенсивности.

В случае, когда тревожные переживания приобретают предметность, сюжетность, фабулированность и направленность на объект, можно говорить о развитии фобического синдрома, частым проявлением которого выступает нозофобия — навязчивый страх возникновения заболевания, к которому традиционно относились и инфекционные, к примеру сифилофобия или спидофобия. Пациент нередко идентифицирует себя с одним из родителей, братом или сестрой, страдающими определенной болезнью. В ситуации пандемии возможности для идентификации необычайно расширяются: кроме близкого круга, в него включаются известные люди, герои СМИ и социальных сетей. Отождествление себя с заболевшим или умершим человеком может приводить к фиксации внимания на внутренних ощущениях, появлению вторичных страхов и практически полному параличу привычной жизнедеятельности. Пациенты испытывают выраженное внутреннее напряжение, тревожное ожидание ухудшения состояния, снижается настроение, ухудшается качество сна. Возможности получения качественной психотерапевтической помощи из-за карантина ограниченны, формат онлайн-консультаций подходит не всем, поэтому целесообразно назначение адекватной противотревожной терапии [52—62].

Начало XXI века ознаменовалось активным развитием психонейроиммунологии — нового междисциплинарного направления, изучающего взаимовлияние нервной, иммунной и эндокринной систем как единой системы адаптации организма в условиях стресса. Ю.А. Александровский, разработавший с коллегами теорию адаптационного барьера, указывает на то, что «взаимодействие нервной и иммунной систем, имеющих ряд сходных черт и способных включаться в межсистемную коммуникацию, формирует своеобразную буферную систему, приспосабливающую организм к изменениям окружающей среды». Развитие тревожно-депрессивных нарушений в данной парадигме является следствием прорыва адаптационного барьера, при этом происходят изменения иммунологических показателей, в частности альфа-интерферона, интерлейкинов и фактора некроза опухоли. Одновременно существует реципрокная связь, цитокины оказывают непосредственное воздействие на обмен основных нейромедиаторов, таких как норадреналин, дофамин, ацетилхолин и глутамат, влияют на метаболизм триптофана, модулируют работу гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой оси и тем самым ответ организма на стрессовое воздействие, в настоящее время активно изучается роль иммунной системы в манифестации и течении депрессивных расстройств. В исследованиях был продемонстрирован параллелизм в нормализации концентрации цитокинов и редукции тревожно-депрессивной симптоматики при терапии бензодиазепинами. Аутоиммунопатии и аффективные расстройства также демонстрируют наличие двусторонних связей. Таким образом, важными звеньями в поддержании здоровья населения в период пандемии становятся профилактика, своевременная диагностика и лечение адаптационных эмоциональных нарушений [64—79].

Для снижения риска развития тревожных расстройств следует информировать население о том, что в стрессовых условиях нормальными временными реакциями организма являются обеспокоенность происходящим, аффективная неустойчивость с кратковременными эпизодами тревоги, подавленности, раздражительности, ангедония, снижение работоспособности, ухудшение качества сна, трудности сосредоточения, забывчивость. В том случае, если тревога становится интенсивной, постоянной, сопровождается выраженными соматовегетативными нарушениями, есть повод для обращения за медицинской помощью [80—82].

Существуют общие психотерапевтические рекомендации, которые могут помочь в условиях пандемии. Прежде всего это разумные ограничения в просмотре новостей, следует выделить для этого фиксированное время в течение дня и использовать только достоверные, официальные источники информации, за 2 ч до сна изучение последних известий должно быть прекращено. Целесообразными являются приемы поведенческой активации и организации структуры дня. Они включают рекомендации следовать программе дел, определенной на день, составление перечня материалов, действительно интересных для чтения и просмотра, выполнение заданий из «списка прокрастинатора» (занятий, которые до карантина бесконечно откладывались), ограничение употребления алкоголя, самостоятельное приготовление еды, регулярные физические упражнения. Дополнительными стабилизирующими факторами являются поддержание социальных контактов в условиях физической изоляции и проявление заботы о других людях, что может в значительной степени снизить экзистенциальную тревогу. Необходимо валидизировать тревогу пациента как естественную реакцию на ситуацию неопределенности и угрозы здоровью. Задачами психотерапевта становятся контейнирование, с одной стороны, и коррекция представлений о предсказательном потенциале беспокойства, с другой. Продукты мифопоэтического мышления становятся мишенями для когнитивной проработки. Дополнительно могут применяться релаксационные приемы, техники майндфулнесс (англ. mindfulness), позитивная визуализация. Так как модификация когнитивного стиля и спонтанных эмоциональных реакций требует времени, необходимо оценить целесообразность назначения психофармакотерапии для более быстрой редукции тревожной симптоматики [83—89].

Интенсивность тревожного состояния определяется взаимодействием стресс-реализующих и стресс-лимитирующих систем организма. Гамма-аминомасляная кислота (ГАМК) является основным медиатором стресс-лимитирующей системы, вместе с эндогенными опиатами она участвует в регуляции эмоционального напряжения, а также ограничивает избыточные информационные потоки в головном мозге, улучшая сосредоточение внимания и целенаправленное поведение. ГАМКергическая система становится основной мишенью противотревожного фармакологического воздействия в условиях стресса и неопределенности [90, 91].

Препаратами первой линии для быстрого купирования тревожных состояний являются транквилизаторы, действие которых направлено на патогенетические механизмы тревоги. Бензодиазепиновые анксиолитики относятся к «золотому стандарту» терапии [92—94].

Активация бензодиазепиновых рецепторов приводит к увеличению аффинитета ГАМК к рецептору и повышает устойчивость нейронов к возбуждению. Механизм их действия обусловлен аллостерической модуляцией ГАМК-трансмиссии и усилением синаптической задержки. Лимбическая система, гипоталамус и таламус, являясь основными структурами эмоциональной и вегетативной регуляции, имеют широкую распространенность бензодиазепиновых рецепторов, что объясняет их эффективность в качестве противотревожных и вегетостабилизирующих средств. Бензодиазепины потенцируют ингибирующий эффект ГАМКергических вставочных нейронов на амигдалярные структуры (обеспечивающие тревожный ответ) и препятствуют выбросу глутамата.

Таким образом, запускается широкий спектр подавляющей активности бензодиазепинов в виде редукции психоэмоционального напряжения, миорелаксации, антиконвульсивного и спазмолитического эффектов, вегетостабилизации, снижения концентрации внимания и общей седации. Транквилизаторы имеют различный профиль селективности и аффинитета к рецепторам, что определяет их клинический эффект, вероятность развития зависимости и синдрома отмены. Высокий риск развития зависимости определяет строгий контроль за их назначением, они подлежат предметно-количественному учету и выписываются на специальном рецептурном бланке. В этой ситуации рациональной альтернативой становится использование бензодиазепинов со специфическим рецепторным профилем, к примеру Тофизопама, для достижения противотревожного и вегетостабилизирующего эффектов. Его влияние на ГАМК и стимуляция бензодиазепиновых рецепторов, сосредоточенных в ретикулярной формации ствола ЦНС и вставочных нейронах в боковых рогах спинного мозга, уменьшают возбудимость субкортикальных структур, центров вегетативной и эмоциональной регуляции, одновременно тормозятся полисинаптические спинальные рефлексы. Тофизопам имеет иную, чем другие препараты этой группы, локализацию нитрогенной группы, что определяет его специфические качества — нет риска развития зависимости, чем обусловлено отсутствие взаимопотенцирующего действия с алкоголем. Положительной характеристикой является позитивное влияние на коронарный кровоток и отсутствие кардиотоксического влияния, что имеет особое значение при наличии соматической отягощенности у пациента. Дополнительно отмечается мягкий аналгезирующий эффект за счет редукции внутреннего напряжения [95—98].

Анксиолитический эффект реализуется воздействием на амигдалярный комплекс лимбической системы, имеется дополнительный ингибирующий эффект на ретикулярную формацию и неспецифические ядра таламуса головного мозга, что приводит к ослаблению психоэмоционального напряжения, а в случае подчиненности интеллекта аффекту может воздействовать дополнительно на метакогнитивный компонент тревоги, смягчать тревожные руминации о возможных последствиях заражения коронавирусом и общую обеспокоенность ситуацией пандемии и изменениями в привычном образе жизни [28]. Принимая во внимание, что противотревожный эффект наступает в течение 1 ч после приема препарата, его можно назначать коротким курсом в суточной дозе 100—200 мг в случае, если ожидание результатов анализов на подтверждение коронавирусной инфекции сопровождается выраженной тревогой [29—31]. Терапия может быть более длительной, если у человека был контакт с пациентом с подтвержденным случаем COVID-19 и в ближайшее время ему предстоит жить в ситуации ожидания возможных признаков инфекции. В случае развития коморбидных тревожных расстройств курс лечения в среднем занимает около 2 мес со среднетерапевтической дозировкой 100—200 мг, разделенной на несколько приемов [99].

Изменение привычного образа жизни само по себе вызывает усиление внутреннего напряжения, а в ряде случаев дополнительным стрессовым фактором становится учащение внутрисемейных конфликтов. Постоянное нахождение вместе провоцирует актуализацию старых конфликтов и обид, требует перераспределения обязанностей, иногда партнеры пытаются делегировать негативные эмоциональные переживания друг другу. В данном случае назначение мягких транквилизаторов, не разрешая собственно семейные дисгармонии, может помочь партнерам более терпимо относиться друг к другу, способствуя активизации здоровых ресурсов в поиске равновесия в новых условиях [100].

Тофизопам действует селективно, не обладает седативным и миорелаксирующим эффектами, его применение может быть рекомендовано собственно для врачей, попавших в новые профессиональные условия в связи с пандемией, когда они должны поддерживать работоспособность и внимание на должном уровне, испытывая постоянное внутреннее напряжение в связи с высокой ценой врачебной ошибки и необходимостью очень быстро освоить новые профессиональные навыки [101].

Своевременная диагностика адаптационных тревожных расстройств и их комплексная терапия являются необходимой составляющей поддержания здоровья населения в новых условиях пандемии и важной мерой профилактики развития более выраженных психических нарушений.

Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.

The authors declare no conflicts of interest.

Литература / References:

  1. World Health Organization. Noncommunicable diseases surveillance. Geneva: World Health Organization. https://www.who.int/ncd_surveillance/en/World Health Organization.
  2. GBD Study (2017a) Global, regional, and national incidence, prevalence, and years lived with disability for 354 diseases and injuries for 195 countries, 1990—2017: a systematic analysis for the Global Burden of Disease Study 2017. Lancet. 2017;(390, 10100):1211-1259.
  3. GBD Study (2017b) Global Burden of Disease Study, Global, regional, and national comparative risk assessment of 84 behavioral, environmental and occupational, and metabolic risks or clusters of risks, 1990—2017: a systematic analysis for the Global Burden of Disease Study 2017. Lancet. 2018;390(10100):1345-1422.
  4. Bone A, Guthmann J, Nicolau J, Levy-Bruhl D. Population and Risk Group Uptake of H1N1 Influenza Vaccine in Mainland France 2009—2010: Results of a National Vaccination Campaign. Vaccine. 2010;28(51):8157-8161.
  5. Joffe H. Public Apprehension of Emerging Infectious Diseases: Are Changes Afoot? Public Understanding of Science. 2011;20(4):446-460.  https://doi.org/10.1177/0963662510391604
  6. Crawford R. The Boundaries of the Self and the Unhealthy Other: Reflections on Health, Culture and AIDS. Social Science & Medicine. 1994;38(10):1347-1346.
  7. Eichelberger L. SARS and New York’s Chinatown: The Politics of Risk and Blame during an Epidemic of Fear. Social Science & Medicine. 2007;65(6):1284-1295.
  8. Yang Y, Li W, Zhang L, Zhang Q, Cheung T, Ng CH. Timely mental health care for the 2019 novel coronavirus outbreak is urgently needed. Lancet Psychiatry. 2020;7(3):228-229.  https://doi.org/10.1016/S2215-0366(20)30046-8
  9. Shigemura J, Ursano RJ, Morganstein JC, Kurosawa M, Benedek DM. Public responses to the novel 2019 coronavirus (2019-nCoV) in Japan: mental health consequences and target populations. Psychiatry Clin Neurosci. 2020;74:281-282. 
  10. Van Bortel T, Basnayake A, Wurie F, et al. Psychosocial effects of an Ebola outbreak at individual, community and international levels. Bull World Health Organ. 2016;94:210-214. 
  11. WHO Briefing note on addressing mental health and psychosocial aspects of COVID-19: https://interagencystandingcommittee.org/other/interim-briefing-note-addressing-mental-health-andpsychosocial-aspects-covid-19-outbreak
  12. Ho CS, Chee CY, Ho RC. Mental health strategies to combat the psychological impact of COVID-19 beyond paranoia and panic. Ann Acad Med Singapore. 2020;49(1):1-3. 
  13. Lima CKT, Carvalho PMM, Lima IAAS, Nunes JVAO, Saraiva JS, de Souza RI, da Silva CGL, Neto MLR. The emotional impact of Coronavirus 2019-nCoV (new coronavirus disease). Psychiatry Res. 2020;287. [Epub ahead of print].
  14. Wang C, Pan R, Wan X, Tan Y, Xu L, Ho CS, Ho RC. Immediate psychological responses and associated factors during the initial stage of the 2019 coronavirus disease (COVID-19) epidemic among the general population in China. Int J Environ Res Public Health. 2020;17(5):E1729.
  15. Maunder RG. Was SARS a mental health catastrophe? Gen Hosp Psychiatry. 2009;31(2009):316-317. 
  16. WHO director general’s opening remarks at the media briefing on covid-19.  https://www.who.int/ru/dg/speeches/detail/who-director-general-s-opening-remarks-at-the-media-briefing-on-covid-19---11-march-2020
  17. Li Z, Ge J, Yang M, Feng J, Qiao M, Jiang R, Bi J, Zhan G, Xu X, Wang L, Zhou Q, Zhou C, Pan Y, Liu S, Zhang H, Yang J, Zhu B, Hu Y, Hashimoto K, Jia Y, Wang H, Wang R, Liu C, Yang C. Vicarious traumatization in the general public, members, and non-members of medical teams aiding in COVID-19 control. Brain Behav Immun. 2020;10(20) https://doi.org/10.1016/j.bbi.2020.03.007
  18. Dong L, Bouey J. Public mental health crisis during COVID-19 pandemic, China. Emerg Infect Dis. 2020;23(26). https://doi.org/10.3201/eid2607.200407.
  19. Bao Y, Sun Y, Meng S, Shi J, Lu L. 2019-nCoV epidemic: address mental health care to empower society. Lancet. 2020;22(395):37-38. 
  20. Kun P, Han S, Chen X, Yao L. Prevalence and risk factors for posttraumatic stress disorder: a cross-sectional study among survivors of the Wenchuan 2008 earthquake in China. Depress Anxiety. 2009;26:1134-1140.
  21. Психиатрия. Национальное руководство. Гл. ред. Александровский Ю.А., Незнанов Н.Г. 2-е изд., перераб. и доп. М.: ГЭОТАР-Медиа; 2018.
  22. Леви-Стросс К. Структурная антропология. Пер. с фр. М.: ЭКСМО-Пресс; 2001.
  23. Островский А.Б. Парадигма мифологического мышления: очерк вклада Клода Леви-Стросcа. СПб.: Кронос; 2004.
  24. McEwen BS, Sapolsky RM. Stress and cognitive function. Current Opinion in Neurobiology. 1995;(5, 2):205-216.  https://doi.org/10.1016/0959-4388(95)80028-X
  25. Burghy Ca, Stodola DE, Ruttle PL, Molloy EK, Armstrong JM, Oler Ja, Birn RM. Developmental pathways to amygdala-prefrontal function and internalizing symptoms in adolescence. Nature Neuroscience. 2012;15(12):1736-1741. https://doi.org/10.1038/nn.3257
  26. Callaghan BL, Tottenham N. The Stress Acceleration Hypothesis: Effects of early-life adversity on emotion circuits and behavior. Current Opinion in Behavioral Sciences. 2016;7:76-81.  https://doi.org/10.1016/j.cobeha.2015.11.018
  27. Dannlowski U, Kugel H, Huber F, Stuhrmann A, Redlich R, Grotegerd D, Suslow T. Childhood maltreatment is associated with an automatic negative emotion processing bias in the amygdala. Human Brain Mapping. 2013;34(11):2899-2909. https://doi.org/10.1002/hbm.22112
  28. Etkin A, Klemenhagen KC, Dudman JT, Rogan MT, Hen R, Kandel ER, Hirsch J. Individual differences in trait anxiety predict the response of the basolateral amygdala to unconsciously processed fearful faces. Neuron. 2004;44(6):1043-1055. https://doi.org/10.1016/j.neuron.2004.12.006
  29. Evans GW, Swain JE, King AP, Wang X, Javanbakht A, Ho SS, Liberzon I. Childhood Cumulative Risk Exposure and Adult Amygdala Volume and Function. Journal of Neuroscience Research. 2016;94(6):535-543.  https://doi.org/10.1002/jnr.23681
  30. Gabard-Durnam LJ, Flannery J, Goff B, Gee DG, Humphreys KL, Telzer E, Tottenham N. The development of human amygdala functional connectivity at rest from 4 to 23 years: a cross-sectional study. NeuroImage. 2014;95:193-207.  https://doi.org/10.1016/j.neuroimage.2014.03.038
  31. Коцюбинский А.П., Скорик А.И., Шейнина Н.С., Аксенова И.О., Аристова Т.А., Пенчул Н.А., Бутома Б.Г. Психиатрическая мифология и проблема сотрудничества. Социальная и клиническая психиатрия. 2009;3:31-36. 
  32. Незнанов Н.Г., Коцюбинский А.П., Коцюбинский Д.А. Кризис естественнонаучного и гуманитарного подходов в психиатрии. Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. 2019;(1):8-15.  https://doi.org/10.31363/2313-7053-2019-1-8-15
  33. Azim D, Kumar S, Nasim S, Arif T, Nanjiani D. COVID-19 as a psychological contagion: a new Pandora’s box to close? Infection Control &Hospital Epidemiology. 2020;1-2. Accessed April 2020  https://doi.org/10.1017/ice.2020.127
  34. Kramer ADI. The spread of emotion via Facebook. Proc CHI (Association for Computing Machinery, New York). 2012;767-770.  https://doi.org/10.1145/2207676.2207787
  35. Kramer ADI, Guillory JE, Hancock JT. Experimental evidence of massive-scale emotional contagion through social networks. PNAS Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 2014;111(24):8788-8790. https://doi.org/10.1073/pnas.1320040111
  36. Барт Р. Мифологии. Пер. с фр. М.: Изд-во им. Сабашниковых; 2004.
  37. ВОЗ Рекомендации по поддержанию психического здоровья и психосоциального состояния во время вспышки COVID-19, 2020.
  38. Wang Y, McKee M, Torbica A, Stuckler D. Systematic literature review on the spread of health-related misinformation on social media. Soc Sci Med. 2019;240:112552.
  39. Kumar KPK, Geethakumari G. Detecting misinformation in online social networks using cognitive psychology. Hum Cent Comput Inf Sci. 2014;4:14.  https://doi.org/10.1186/s13673-014-0014-x
  40. Moeller SD. Compassion Fatigue: How the Media Sell Disease, Famine, War and Death. New York: Routledge; 1999.
  41. Gilman SL. Disease and Representation: Images of Illness from Madness to AIDS. Ithaca: Cornell University Press; 1988.
  42. Brooks SK, Webster RK, Smith LE, et al. The psychological impact of quarantine and how to reduce it: rapid review of the evidence. Lancet. 2020;395:912-920.  https://doi.org/10.1016/S0140-6736(20)30460-8
  43. Бехтерев В.М. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб.: Питер; 2001.
  44. Asmundson GJG, Taylor S. How health anxiety influences responses to viral outbreaks like COVID-19: what all decision-makers, health authorities, and health care professionals need to know. J Anxiety Disord. 2020;71:102211. [Epub ahead of print].
  45. Banerjee D. The COVID-19 outbreak: crucial role the psychiatrists can play. Asian J Psychiatr. 2020;51. [Epub ahead of print].
  46. Bao Y, Sun Y, Meng S, Shi J, Lu L. 2019-nCoV epidemic: address mental health care to empower society. Lancet. 2020;22(395):37-38. 
  47. Bish A, Michie S. Demographic and attitudinal determinants of protective behaviours during a pandemic: A review. British Journal of Health Psychology. 2010;15:787-824. 
  48. Bish A, Yardley L, Nicoll A. Factors associated with uptake of vaccination against pandemic influenza: A systematic review. Vaccine. 2011;29(38):6472-6484.
  49. Ташлыков В.А. Внутренняя картина болезни при неврозах и ее значение для терапии и прогноза. Под общей ред. Незнанова Н.Г. Болезнь и здоровье, психотерапия и сопереживание. СПб.: ООО Издательский дом «Альфа-Пресс»; 2019.
  50. Mo PK, Lau JT. Illness representation on H1N1 influenza and preventive behaviors in Hong Kong general population. J Health Psychol. 2015;20:1523-1533.
  51. Karademas E, Bati A, Vassiliki K. The association between pandemic influenza A (H1N1) public perceptions and reactions: A prospective study. Journal of Health Psychology. 2013;18:419-428. 
  52. Asmundson GJG, Taylor S. Coronaphobia: fear and the 2019-nCoV outbreak. J Anxiety Disord. 2020;70. [Epub ahead of print].
  53. Караваева Т.А., Васильева А.В., Полторак С.В., Гребенюков С.В., Колесова Ю.П. Критерии и алгоритм диагностики панического расстройства. Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. 2015;2:3-9. 
  54. Watanabe N, Churchill R, Furukawa TA. Combined psychotherapy plus benzodiazepines for panic disorder. Cochrane Database of Systematic Reviews. 2009;1:CD005335. https://doi.org/10.1002/14651858.CD005335
  55. Караваева Т.А., Васильева А.В., Полторак С.В., Мизинова Е.Б., Белан Р.М. Критерии и алгоритм диагностики тревожно-фобических расстройств. Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. 2015;4:117-122. 
  56. Караваева Т.А., Васильева А.В., Полторак С.В., Чехлатый Е.И., Лукошкина Е.П. Критерии и алгоритм диагностики генерализованного тревожного расстройства. Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. 2015;3:124-130. 
  57. Сиволап Ю.П. Паническое расстройство: клинические феномены и возможности терапии. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2017;117:4:112-116. 
  58. Горбунова А.А., Колюцкая Е.В. Паническое расстройство и аффективная патология (аспекты коморбидности). Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2014;14:10:9-13. 
  59. Eaton WW, Bienvenu OJ, Miloyan B. Specific phobias. Lancet Psychiatry. 2018;5(8):678-686.  https://doi.org/10.1016/S2215-0366(18)30169-X
  60. Dutheil F, Mondillon L, Navel. V. PTSD as the second tsunami of the SARS-Cov2 pandemic. Psychological Medicine. 2020;1:1-6.  https://doi.org/10.1017/S0033291720001336
  61. Cuijpers P, Gentili C, Banos RM, et al. Relative effects of cognitive and behavioral therapies on generalized anxiety disorder, social anxiety disorder and panic disorder: A meta-analysis. J Anxiety Disord. 2016;43:79-89.  https://doi.org/10.1016/j.janxdis.2016.09.003
  62. Olthuis JV, Watt MC, Bailey K, et al. Therapist-supported Internet cognitive behavioural therapy for anxiety disorders in adults. Cochrane Database Syst Rev. 2016;3(5):CD011565. https://doi.org/10.1002/14651858.CD011565
  63. Garcia R. Neurobiology of fear and specific phobias. Learn Mem. 2017;24(9):462-471.  https://doi.org/10.1101/lm.044115.116
  64. LeDoux JE, Pine DS. Using Neuroscience to Help Understand Fear and Anxiety: A Two-System Framework. Am J Psychiatry. 2016;173(11):1083-1093. https://doi.org/10.1176/appi.ajp.2016.16030353
  65. Александровский Ю.А., Чехонин В.П. Клинико-иммунологические исследования при пограничных психических расстройствах: проблемы и решения. Вестник Российской Академии медицинских наук. 1999;7:12-15. 
  66. Чехонин В.П., Гурина О.И., Александровский Ю.А., Новиков Д.Д., Мороз И.Н. Характеристика клеточного и гуморального иммунитета у больных с различными формами астенических расстройств. Иммунология. 2003;4:238-242. 
  67. Самотруева М.А., Ясенявская А.Л., Цибизова А.А., Башкина О.А., Галимзянов Х.М., Тюренков И.Н. Нейроиммуноэндокринология: современные представления о молекулярных механизмах. Иммунология. 2017;38(1):49-59. 
  68. Майорова М.А., Петрова Н.Н., Строев Ю.И., Чурилов Л.П., Шенфельд И. Взаимосвязь аутоиммунных процессов, эндокринных нарушений и депрессии. Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. 2020;1:8-19.  https://doi.org/10.31363/2313-7053-2020-1-8-19
  69. Besedovsky HO, Del Rey A, Sorkin E. Neuroendocrine immunoregulation. Immunoregulation. Ed N Fabris, et al. New York. 1983.
  70. Ellul P, Mariotti-Ferrandiz E, Leboyer M, Klatzmann D. Regulatory T-cells as supporters of psychoimmune resilience: toward immunotherapy of major depressive disorder. Front Neurol. 2018. https://doi.org/10.3389/fneur.2018.00167
  71. Eusden J, Danese A, Lewis CM, Maughan B. A bidirectional relationship between depression and the autoimmune disorders — New perspectives from the National Child Development Study. PLoS One. 2017;12(3):e0173015. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0173015
  72. Himmerich H, Patsalos O, Lichtblau N, Ibrahim MAA, Dalton B. Cytokine research in depression: principles, challenges and open questions. Front Psychiatry. 2019;10:30.  https://doi.org/10.3389/fpsyt.2019.00030
  73. Sharif K, Watad A, Coplan L, Lichtbroun B, Krosser A, Lichtbroun M, Bragazzi NL, Amital H, Afek A, Shoenfeld Y. The role of stress in the mosaic of autoimmunity: an overlooked association. Autoimmun Rev. 2018;17(10):967-983. 
  74. Quagliato LA, Nardi AE. Cytokine alterations in panic disorder: A systematic review. J Affect Disord. 2018;1(228):91-96.  https://doi.org/10.1016/j.jad.2017.11.094
  75. Zorn JV, Schür RR, Boks MP. Cortisol stress reactivity across psychiatric disorders: A systematic review and meta-analysis. Psychoneuroendocrinology. 2017;77:25-36.  https://doi.org/10.1016/j.psyneuen.2016.11.036
  76. Qin C, Zhou L, Hu Z, Zhang S, Yang S, Tao Y, et al. Dysregulation of immune response in patients with COVID-19 in Wuhan. China Clin Infect Dis. 2020;10.1093/cid/ciaa248 
  77. Conti P, Ronconi G, Caraffa A, Gallenga CE, Ross R, Frydas I, Kritas SK. Induction of pro-inflammatory cytokines (IL-1 and IL-6) and lung inflammation by COVID-19: anti-inflammatory strategies. J Biol Regul Homeost Agents. 2020;34. [Epub ahead of print].
  78. Kim HC, Yoo SY, Lee BH, Lee SH, Shin HS. Psychiatric findings in suspected and confirmed Middle East Respiratory Syndrome patients quarantined in hospital: a retrospective chart analysis. Psychiatry Investig. 2018;15:355-360.  https://doi.org/10.30773/pi.2017.10.25.1
  79. Kim Sung, Su Kuan-Pin. Using psychoneuroimmunity against COVID-19. Brain, Behavior, and Immunity. 2020;3. Accessed on 17 April, 2020. https://doi.org/10.1016/j.bbi.2020.03.025
  80. WHO Coping with stress during the 2019-nCoV outbreak. Accessed on 17 April, 2020. https://www.who.int/docs/default-source/coronaviruse/coping-with-stress.pdf
  81. EPA recommendations on COVID-19. Accessed on 17 April, 2020. https://www.europsy.net/covid-19-resource-centre/
  82. National Health Commission of China. A notice on the issuance of guidelines for emergency psychological crisis intervention in pneumonia for novel coronavirus infections. Accessed 17 April, 2020. In Chin. https://www.nhc.gov.cn/xcs/zhengcwj/20 2001/6adc08b966594253b2b791be5c3b9467.shtml
  83. Roberts AR. Crisis intervention handbook: assessment, treatment, and research, 3rd edn. Oxford: Oxford University Press; 2005.
  84. Лихи Р. Свобода от тревоги. СПб.: Питер; 2017.
  85. Клиническая психотерапия в общей врачебной практике. Под ред. Незнанова Н.Г., Карвасарского Б.Д.. СПб.: Питер; 2008.
  86. Duan Li, Zhu Gang. Psychological interventions for people affected by the COVID-19 epidemic. The Lancet Psychiatry. 2020;7.  https://doi.org/10.1016/S2215-0366(20)30073-0
  87. Троицкий М.С., Токарев А.Р., Паньшина М.В. Возможности немедикаментозной и лекарственной терапии тревожных расстройств (обзор литературы). Вестник новых медицинских технологий. 2018;25:1:61-70. 
  88. Walz LC, Nauta MH, Aan Het Rot M. Experience sampling and ecological momentary assessment for studying the daily lives of patients with anxiety disorders: a systematic review. J Anxiety Disord. 2014;28(8):925-937.  https://doi.org/10.1016/j.janxdis.2014.09.022
  89. Keng S, Smoski M, Robins C. Effects of mindfulness on psychological health: A review of empirical studies. Clinical Psychology Review. 2011;31:1041-1056.
  90. Мартюшев-Поклад А.В., Воронина Т.А. Стресслимитирующие системы и нейрональная пластичность в патогенезе психических и неврологических расстройств. Обзоры по клинической фармакологии и лекарственной терапии. 2003;4(2):15-25. 
  91. Рациональная фармакотерапия в психиатрической практике. Под. ред. Александровского Ю.А., Незнанова Н.Г. М.: ГЭОТАР-Медиа; 2014. Martyushev-Poklad A.V., Voronina T. A. Stress-Limiting systems and neuronal plasticity in the pathogenesis of mental and neurological disorders. Reviews of clinical pharmacology and medicinestem cell therapy. 2003;4(2):15-25
  92. Bandelow Borwin, Sher Leo, Bunevicius Robertas, Hollander Eric, Kasper Siegfried, Zohar, Joseph Möller, Hans-Jürgen. Guidelines for the pharmacological treatment of anxiety disorders, obsessive-compulsive disorder and posttraumatic stress disorder in primary care. International journal of psychiatry in clinical practice. 2012;16:77-84.  https://doi.org/10.3109/13651501.2012.667114
  93. Александровский Ю.А. Пограничные непсихотические психические расстройства. Психиатрия. Национальное руководство. Гл. ред. Александровский Ю.А., Незнанов Н.Г. 2-е изд., перераб. и доп. М.: ГЭОТАР-Медиа; 2018.
  94. Васильева А.В., Караваева Т.А., Полторак С.В., Колесова Ю. П. Принципы и алгоритмы психофармакологического лечения тревожных расстройств невротического уровня (тревожно-фобических, панического и генерализованного тревожного расстройств). Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. 2016;1:3-9. 
  95. Ронаи Ш., Орос Ф., Болла К. Применение Грандаксина в амбулаторной практике. Венгер фармакотер. 1975;4-10. 
  96. Александровский Ю.А., Аведисова А.С., Павлова М.С. О вегетотропном эффекте Грандаксина при лечении невротических расстройств в общесоматической практике. Терапевтический архив. 1998;10:76-85. 
  97. Вейн А.М., Артеменко А.Р., Окнин В.Ю., Поморцев И.В. Эффективность Грандаксина в коррекции психовегетативных расстройств. Клиническая медицина. 1999;6:41-45. 
  98. Васильева А.В., Караваева Т.А., Семиглазова Т.Ю. Особенности психофармакотерапии онкологических больных с тревожными расстройствами. Вопросы онкологии. 2018;64(5):567-661. 
  99. Поплавская О.В., Цыбуля Ю.В. Современные подходы к применению грандаксина (тофизапама) в терапии астенических состояний. Лекарственный вестник. 2017;1(65):1. 
  100. van Gelder N, Peterman A, Potts A, et al. COVID-19: Reducing the risk of infection might increase the risk of intimate partner violence [published online ahead of print, 2020 Apr 11. EClinical Medicine. 2020;100348. https://doi.org/10.1016/j.eclinm.2020.100348
  101. Zhu Z, Xu S, Wang H, Liu Z, Wu J, Li G, Miao J, Zhang C, Yang Y, Sun W, Zhu S, Fan Y, Hu J, Liu J, Wang W. COVID-19 in Wuhan: Immediate Psychological Impact on 5062. Health Workers. Cold Spring Harbor Laboratory Press, Yale. 2020. https://doi.org/10.1101/2020.02.20.20025338

Подтверждение e-mail

На test@yandex.ru отправлено письмо со ссылкой для подтверждения e-mail. Перейдите по ссылке из письма, чтобы завершить регистрацию на сайте.

Подтверждение e-mail

Мы используем файлы cооkies для улучшения работы сайта. Оставаясь на нашем сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cооkies. Чтобы ознакомиться с нашими Положениями о конфиденциальности и об использовании файлов cookie, нажмите здесь.