Сайт издательства «Медиа Сфера»
содержит материалы, предназначенные исключительно для работников здравоохранения. Закрывая это сообщение, Вы подтверждаете, что являетесь дипломированным медицинским работником или студентом медицинского образовательного учреждения.

Самойлова Е.М.

ФГБУ «Федеральный научно-клинический центр специализированных видов медицинской помощи и медицинских технологий ФМБА России»

Юсубалиева Г.М.

ФГБУ «Федеральный научно-клинический центр специализированных видов медицинской помощи и медицинских технологий ФМБА России»

Белопасов В.В.

ФГБОУ ВО «Астраханский государственный медицинский университет» Минздрава России

Екушева Е.В.

ФГБУ «Академия постдипломного образования «Федеральный научно-клинический центр специализированных видов медицинской помощи и медицинских технологий Федерального медико-биологического агентства»;
ФГАОУ ВО «Белгородский государственный национальный исследовательский университет»

Баклаушев В.П.

ФГБУ «Федеральный научно-клинический центр специализированных видов медицинской помощи и медицинских технологий ФМБА России»

Инфекции и воспаление в развитии инсульта

Авторы:

Самойлова Е.М., Юсубалиева Г.М., Белопасов В.В., Екушева Е.В., Баклаушев В.П.

Подробнее об авторах

Прочитано: 8009 раз


Как цитировать:

Самойлова Е.М., Юсубалиева Г.М., Белопасов В.В., Екушева Е.В., Баклаушев В.П. Инфекции и воспаление в развитии инсульта. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. Спецвыпуски. 2021;121(8‑2):11‑21.
Samoilova EM, Yusubalieva GM, Belopasov VV, Ekusheva EV, Baklaushev VP. Infections and inflammation in the development of stroke. S.S. Korsakov Journal of Neurology and Psychiatry. 2021;121(8‑2):11‑21. (In Russ.)
https://doi.org/10.17116/jnevro202112108211

Рекомендуем статьи по данной теме:
По­вы­ше­ние эф­фек­тив­нос­ти ле­че­ния боль­ных с пос­тин­сультной афа­зи­ей. Жур­нал нев­ро­ло­гии и пси­хи­ат­рии им. С.С. Кор­са­ко­ва. 2024;(10):22-28

Согласно данным Всемирной организации здравоохранения инсульт находится в тройке лидеров среди заболеваний, приводящих к смерти и инвалидности [1, 2]. Несмотря на то, что повышение качества диагностики позволило снизить уровень смертности в развитых странах, по сравнению со странами со средним и низким уровнями развития, частота инсульта растет с каждым годом, а средний возраст пациентов с инсультом прогредиентно уменьшается. При этом количество факторов риска (ФР) инсульта и уровень их влияния увеличивается пропорционально повышению уровня жизни. Причины подобного парадокса не вполне ясны, так как выявление конкретных ФР развития инсульта осложняется тем, что различные патогенетические варианты инсульта характеризуются сочетанием разных ФР [3]. Тем не менее принято выделять общие для всех инсультов основные ФР, систематизированные в обновляемом Фрамингемском профиле риска инсульта (FSRP) [4]. По данным, представленным в публикации A. Boehme и соавт. [3], ФР развития инсульта подразделяются на долгосрочные (генетическая предрасположенность, сахарный диабет (СД)), среднесрочные (артериальная гипертензия (АГ), гиперлипидемия, курение и другие) и краткосрочные или триггеры (инфекционные заболевания, сепсис, стресс и т.д.). Кроме того, среди ФР принято выделять немодифицируемые, к которым относится возраст, пол, раса/этническая принадлежность и модифицируемые, к которым относятся все прочие. Исключение представляет генетическая предрасположенность, которая занимает промежуточное положение между немодифицируемыми и модифицируемыми ФР [3]. Другие профили оценки риска развития инсульта используются для разных выборочных групп и помимо факторов, общих с FSRP, включают дополнительные показатели, такие как физические аномалии, депрессия и семейное положение [5, 6].

Модифицируемые ФР имеют первостепенное значение, так как стратегии профилактики и лечения, направленные на регулирование этих факторов, могут существенно снизить риск возникновения инсульта. При том, что многое известно о «классических» факторах долгосрочного и среднесрочного риска развития инсульта, таких как АГ, СД и атеросклероз, значительно меньше известно о потенциальных ФР и факторах краткосрочного риска, которые, по мнению M. Elkind [7], могут быть триггерами инсульта. За последнее время было выявлено несколько таких потенциальных триггеров. Например, было обнаружено, что острые инфекционные процессы, в частности — грипп, могут служить триггером инсульта [8], а вакцинация против гриппа, наоборот, достоверно снижает риск возникновения сердечно-сосудистых заболеваний [9].

Показано, что тяжелый сепсис может вызвать фибрилляцию предсердий, что увеличивает риск возникновения инсульта [10]. Выявление зависимости риска развития инсульта от острых инфекционных заболеваний позволяет своевременно применять соответствующую терапию для предотвращения негативных последствий. К другим потенциальным триггерам A. Boehme и соавт. [3] относят психосоциальный стресс, загрязнение окружающей среды и использование фармакологических препаратов, побочным эффектом действия которых может являться тромбообразование. Изучение и оценка наличия этих и многих других, пока неизвестных, ФР, может помочь ответить на вопрос: «почему сейчас?», поскольку данные ФР действуют в относительно коротком временном промежутке. В то же время знание основных ФР помогает ответить на другой вопрос: «почему я?», так как они чаще всего включают в себя индивидуальные врожденные ФР или факторы, оказывающие влияние в долгосрочной перспективе. На основании этих ФР можно заранее предсказать вероятность развития инсульта у конкретного человека. Подвергая анализу факторы краткосрочного риска и потенциальные ФР, можно перейти от определения статистической вероятности развития инсульта к предсказанию момента развития инсульта, что значительно повысит качество индивидуальной диагностики и терапии.

Цель обзора — анализ предполагаемых механизмов действия триггерных факторов, связанных с инфекционными заболеваниями и воспалительными процессами, в отношение риска развития инсульта.

Инфекции и воспаление как триггеры инсульта

В течение большей части XX века внимание исследователей при изучении предикторов инсульта уделялось преимущественно уровню холестерина и липопротеинов, как основным, с позиции того времени, ФР развития цереброваскулярной патологии. Однако в ходе накопления данных стало очевидно, что повышение уровня липопротеинов и холестерина не может полностью объяснить разнообразие механизмов развития атеросклероза и сопутствующих заболеваний. Изначально атеросклероз описывался как невоспалительный системный процесс, связанный с нарушением метаболизма липидов [11, 12]. Появление в 1980-х годах технологий применения моноклональных антител, позволивших фенотипировать клеточный состав атеросклеротических бляшек, показало наличие в них большого количества мононуклеарных фагоцитов и в меньшей степени Т-лимфоцитов, что, вероятно, указывало на воспалительную природу атеросклероза [13, 14].

Цитокины, белковые медиаторы воспаления, опосредуют обмен сигналами между лейкоцитами и эндотелиальными клетками в процессе атеросклеротического поражения [15]. Хемокины участвуют в рекрутировании лейкоцитов, их направленной миграции внутрь бляшки, а также могут стимулировать миграцию гладкомышечных клеток [16]. Воспалительные и иммунные медиаторы также влияют на прокоагулянтные факторы и фибринолиз [17]. Поэтому высокий уровень воспалительных маркеров довольно давно является надежным предиктором повышенного риска сердечно-сосудистых заболеваний, в том числе инфаркта миокарда и инсульта.

Так, например, С-реактивный белок (CRP), измеренный с использованием высокочувствительного анализа (hsCRP), является одним из наиболее хорошо изученных предикторов этих осложнениий. Показана связь повышения hsCRP с риском развития инфаркта миокарда, а также его прогностическое значение при остром коронарном синдроме [18]. Метаанализ 54 проспективных когортных исследований, в который были включены более 160 309 человек, выявил связь между уровнем hsCRP и ишемическим инсультом (ИИ). Относительный риск (RR) ишемического инсульта при увеличении Ln концентрации CRP составлял 1,27; 95% доверительный интервал (ДИ) 1,15—1,40) [19]. Аналогично, связь hsCRP и риска развития инсульта была показана в метаанализе 12 исследований [20].

В одном из последних исследований, целью которого было изучение связи между исходом инсульта и уровнем CRP, была обнаружена статистически значимая связь между концентрацией CRP при госпитализации и 3-месячным неблагоприятным исходом для пациентов без инфекционной нагрузки (CRP на 1 мг/л прироста, RR 1,04; 95% ДИ 1,01—1,07; p=0,008), что было подтверждено результатами метаанализа (CRP на 1 мг/дл прироста, RR 1,66; 95% ДИ 1,37—2,01; p<0,001) [21]. Однако в этом же исследовании было показано, что у пациентов с инфекцией на фоне инсульта такой связи нет.

Насколько повышенные уровни провоспалительных маркеров отражают степень атеросклеротического поражения, пока не ясно. В сравнении с вышеуказанными причинами для повышения маркеров воспаления при атеросклеротическом поражении инфекционный и аутоимунный процессы играют менее значимую роль [22—24]. Хотя непосредственная причинно-следственная связь бактериальной или вирусной инфекции и развития атеросклероза не показана, бактериальные эндотоксины, проникающие в системный кровоток из очагов хронической инфекции, могут вызывать острое и подострое воспаление, способствуя образованию атеросклеротических бляшек [25].

Последние данные свидетельствуют о том, что хроническое воздействие распространенных инфекций, с одной стороны, является потенциальным фактором риска развития инсульта, с другой — острые инфекционные процессы могут выступать в качестве его триггеров. Так, в исследовании NOMAS [26], проведенном в университете Колумбии, было оценено серологическими методами влияние распространенных бактериальных и вирусных инфекций (Chlamydia pneumoniae, Helicobacter pylori, Herpes simplex virus, Cytomegalovirus) на риск развития инсульта. В результате была выявлена незначительная положительная связь между отдельными инфекциями и риском развития инсульта, в то время как одновременное влияние нескольких инфекционных агентов показало достоверное повышение риска возникновения инсульта.

В последнее время в качестве ФР развития инсульта рассматривают хронические инфекции полости рта (гингивит, пародонтит, кариес). Было предложено четыре основных механизма участия инфекционных процессов полости рта в патогенезе атеросклероза и инсульта: 1) умеренная бактериемия, при которой бактерии из слизистой попадают в кровоток и проникают в стенку артерии; 2) системное воспаление, вызванное провоспалительными медиаторами, высвобождаемыми из очагов воспаления в полости рта; 3) возникновение аутоиммунного ответа к собственным белкам за счет антигенной мимикрии бактериальных белков-мишеней; 4) проатерогенные эффекты, вызванные специфическими бактериальными эндотоксинами, которые вырабатываются патогенными бактериями в слизистой полости рта [27, 28].

Среди хронических системных инфекций заражение вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ) ассоциировано с повышенным риском как ИИ, так и геморрагического инсульта даже в эпоху высокоэффективной антиретровирусной терапии [29, 30]. Механизмы этого процесса до конца не понятны, однако некоторые исследователи полагают, что ВИЧ-инфекция инициирует развитие эндотелиита, негативно влияет на состояние и проницаемость стенок сосудов [31], другие считают, что это связано с побочным действием антиретровирусных препаратов [32]. Хронические инфекции относятся к факторам среднесрочного риска, так как представляют собой их сочетанное и относительно длительное влияние.

Острый инфекционный процесс относится к факторам краткосрочного риска развития инсульта. Недавнее обследование 121 947 пациентов с сепсисом показало не только значимую связь между эпизодом септического воспаления и инсультом, но и выявило предполагаемый патогенетический механизм — коагулопатию, при которой медиаторы острой фазы воспаления, например, фибриноген и ингибитор активатора плазминогена, могут способствовать тромбозу и препятствовать эндогенному фибринолизу [33].

В другом исследовании, в котором приняли участие 5888 больных, госпитализированных по поводу неуточненной инфекции, была обнаружена достоверная связь наличия инфекции с развитием инсульта во время пребывания в стационаре [8]. По данным обследования 669 пациентов, перенесших инсульт, после госпитализации по поводу инфекции вероятность развития цереброваскулярного события была выше в течение 90 дней (отношение рисков (HR) 3,4; 95% ДИ 1,8—6,5). Она увеличивалась соответственно уменьшению временного интервала после госпитализации: HR 7,3 (95% ДИ 1,9—40,9) для временного окна в 30 дней и HR 8,0 (95% ДИ 1,7—7,7,3) для 14-дневного временного промежутка. Риск возникновения ИИ сохранялся в течение следующих 30 дней (скорректированное HR 2,5; 95% ДИ 1,4—4,5). Аналогичные результаты были получены в исследовании S.Sebastian и соавт. [34], где была обнаружена значимая связь выявленных неуточненных инфекций, особенно — урогенитальных, с развитием инсульта. При этом число случаев было наибольшим в течение недели после установленного факта инфекции (отношение шансов (OR) 5,32; 95% ДИ 3,69—7,68), уменьшалось до OR 1,54 (1,23—1,94) в 120-дневный период. У больных с респираторными инфекциями инсульт может развиться в более отдаленном периоде: OR 3,67 (1,49—9,04) в 14-дневный период и 1,95 (1,44—2,64) в 120-дневный период. Низкие показатели в поздние временные интервалы указывают на то, что влияние острой инфекции, как триггера, со временем уменьшается.

Анализ данных 762 пациентов, обратившихся в больницы Шотландии по поводу инсульта, показал повышение частоты инсульта через неделю после заражения Streptococcus pneumoniae и вирусом гриппа [35]. При этом риск оставался достаточно высоким еще в течение 28 дней: на 1—3-й день скорректированные коэффициенты заболеваемости составили 12,3 (95% ДИ 5,48—27,7) и 7,82 (95% ДИ 1,07—56,9) для Streptococcus pneumoniae и вируса гриппа соответственно.

В экспериментальной модели эмболического инсульта у грызунов было показано, что инсульт, развившийся на фоне септической эмболии, после заражения Staphylococcus aureus характеризуется более высокой смертностью по сравнению с инсультом неинфекционной этиологии [36]. Хронические заболевания, например, сифилис и туберкулез, также могут лежать в основе возникновения инсульта [37].

Поскольку острые и хронические инфекции являются ФР развития инсульта, большинство исследователей считают вакцинацию эффективным средством его профилактики. Так, обзор 8 рандомизированных контролируемых исследований из Кокрановской базы данных с участием 12 029 пациентов свидетельствует о том, что проведение вакцинации против гриппа снижает риск ассоциированных с ним сердечно-сосудистых осложнений. Число случаев инсульта уменьшается и после вакцинации против пневмококковой инфекции [9, 38]. Однако при ее проведении необходимо учитывать существование таких иммунологических феноменов, как антигенный импринтинг и антителозависимое усиление инфекции (antibody-dependent enhancement, ADE), когда предшествующая вакцинация против высокомутагенных вирусов может усилить последующую инфекцию. Связывание вируса с не полностью нейтрализующими его антителами облегчает его проникновение в иммунные клетки за счет рецепторов к Fc-фрагменту антител, что может инициировать возникновение иммунодефицита [39].

На данный момент описано достаточно много случаев ADE и для вирусов, и для бактерий. Так, ADE было обнаружено у вируса лихорадки денге [40, 41], вируса желтой лихорадки [42], клещевого и японского энцефалитов [43, 44], вируса Эбола [45], вируса Марбург [46], вируса гепатита C [47], ВИЧ [48], вирусов гриппа [49], коронавирусов (в том числе SARS-CoV) [50], Streptococcus pyogenus [51], Mycobacterium tuberculosis [52] и других. В настоящее время успешно используются новые типы вакцин — ДНК-вакцины на основе плазмидных векторов, которые позволяют избежать формирования феноменов антигенного импринтинга и ADE [53, 54].

При инфицировании больного два компонента играют решающую роль в повышении риска развития инсульта. Первый — фоновый, представляющий собой длительное системное воспаление, наблюдаемое при хронических инфекциях, которое само по себе может способствовать повышению риска развития инсульта [55]. Второй компонент — острофазовый, связанный с виремией/бактериемией, резким повышением концентрации провоспалительных цитокинов. Популяционное когортное исследование в Дании показало, что во время госпитализации возникало около 80% сердечно-сосудистых осложнений после бактериемии, при этом риск развития инсульта в первые 3—15 дней после заражения был самым высоким [8, 56, 57].

Связь между инфекцией/воспалением и инсультом двусторонняя: инфекционный агент может стать причиной развития эндотелиита/артериита, гиперкоагуляции, тромбообразования, аутоиммунных реакций. В свою очередь, инсульт провоцирует реорганизацию иммунитета, вызывает локальное или генерализованное воспаление со стороны других органов и систем в связи с активацией местной микрофлоры [58, 59]. Это двустороннее взаимодействие особенно актуально, если обратиться к представлению о том, что в патогенезе инсульта важную роль играют асептическое воспаление и аутоиммунное повреждение нервной ткани [58].

Известно, что мозг является иммуннопривилегированным органом, и нарушение функции гематоэнцефалического (ГЭБ) и гематолимфатического барьеров при инсульте способствует привлечению клеток иммунной системы, в результате чего возникает иммунное воспаление. При повреждении ГЭБ в мозг устремляются NK-клетки и моноциты, а затем Т-лимфоциты, увеличивается продукция провоспалительных цитокинов, таких как интерлейкин (IL)-6, IL-15, интерферон гамма (INFγ), фактор некроза опухоли α (TNFα) и других, активируется перфорин-гранзимный механизм. Наряду с пролонгированием воспаления в мозге, вследствие реципрокных нейроиммунных взаимодействий, может возникать состояние иммунодепрессии, что, в свою очередь, способствует активации инфекции в организме больного [58, 59]. Было показано, что частота рецидива инсульта была выше у пациентов, перенесших инфекцию во время первого инсульта (65 против 32%; p=0,003) [60].

Таким образом, выявление повышенного риска инсульта после/во время острой инфекции имеет важное значение в его профилактике. Включение в алгоритм обследования количественного анализа маркеров воспаления и определения антител к NR2 — предиктору ИИ, может способствовать снижению частоты цереброваскулярных осложнений у инфекционных больных, благодаря своевременному назначению соответствующих препаратов [61].

COVID-19 и риск развития цереброваскулярной патологии

В свете событий 2020—2021 гг., связанных с пандемией COVID-19, отдельно следует остановиться на влиянии вируса SARS-CoV-2 на частоту инсульта во время инфицирования и в восстановительном периоде COVID-19. Негативное воздействие вируса SARS-CoV-2 на головной мозг и церебральные сосуды в эти сроки можно отнести к категории триггерных факторов [62].

Основными входными воротами вируса SARS-CoV-2 являются клетки, несущие рецептор ангиотензинпревращающего фермента-2 (ACE2). Этот рецептор часто встречается в клетках человека, включая эпителий дыхательных путей, ЖКТ, бронхолегочный эпителий и альвеолоциты, эндотелий других органов и систем, глиальные клетки и нейроны центральной и периферической нервной системы. Кроме того, недавно было показано, что помимо ACE2-опосредованного механизма, нейротропность SARS-CoV-2 обусловлена взаимодействием с белком нейропилином-1, также представленным на клетках ЦНС [63].

В экспериментах на животных и в патоморфологических исследованиях человека было показано, что SARS-CoV-2 проникает в головной мозг посредством ретроградного аксонального транспорта по черепным нервам. Также во время фазы виремии нарушение ГЭБ позволяет вирусу напрямую проникать в ЦНС [64]. Другим патогенетическим механизмом, обусловливающим цереброваскулярную патологию при COVID-19, является эндотелиальная дисфункция и следующая за ней гиперкоагуляция и образование тромбов, возникающие при системном поражении SARS-CoV-2 микрососудов. Третий патогенетический механизм поражения ЦНС связывают с выбросом провоспалительных цитокинов и развитием системных аутоиммунных реакций, опосредующих поражение нервной ткани аутоантителами и цитотоксическими лимфоцитами. И, наконец, четвертый патогенетический механизм поражения ЦНС при COVID-19 обусловлен гипоксемией и полиорганной недостаточностью — причинами развития энцефалопатии критических состояний [62, 64—66].

По данным F. Klok и соавт. [67], у больных, находящихся в отделении интенсивной терапии с доказанной вирусной пневмонией, осложнения в виде тромбоза легочной артерии, сосудов сердца, мозга, верхних и нижних конечностей в целом составляют 31%. На долю ИИ, геморрагического инсульта, тромбоза церебральных синусов и вен приходится 0,4—5,9% [68, 69], 0,2—0,9% [70, 71] и 0,3—0,5% [68] соответственно. Их развитие возможно до появления характерных признаков инфекции, во время прогрессирования дыхательной недостаточности, или на фоне ее регресса, при долечивании или лечении на дому, в поликлинике, реабилитационном центре [68, 71].

К ФР, которые могут приводить к развитию церебральных осложнений у больных с наличием симптомов COVID-19 и при бессимптомном течении заболевания, относятся высокий уровень нейтрофилов, цитокинов, ферритина в крови при наличии лимфопении и тромбоцитопении, а также повышенные показатели CRP и D-димера [72].

Таким образом, эндотелиальная дисфункция и повышенное тромбообразование на фоне сохраняющейся или латентно протекающей системной и локальной воспалительной реакции наряду с гипоксемией являются ключевыми механизмами реализации триггерного влияния COVID-19 на развитие инсульта. Выявление и предупреждение провоцирующих факторов, своевременное применение антикоагулянтов, оксигенотерапии, моноклональных антител против рецепторов IL-6 могут существенно снизить риск развития инсульта. Накопление данных о профилактике и лечении отдаленных последствий COVID-19 продолжается.

Инфекция как фактор риска инсульта: механизмы реализации

Воспалительная реакция. Общий воспалительный ответ опосредуется провоспалительными хемокинами, простагландинами и цитокинами — факторами, активирующими первичный иммунный ответ. При этом многие из указанных агентов принимают участие и в активации тромбообразования. В ответ на заражение толл-подобные рецепторы (Toll-like receptor, TLR), распознающие консервативные липополисахаридные структуры клеточных стенок, запускают воспалительный ответ. TLR активируются различными лигандами, главным образом, структурными компонентами бактерий, вирусов и грибов. Так, например, липотейхоевые кислоты и пептидогликаны бактерий связываются с TLR2, вирусная и бактериальная ДНК взаимодействует с TLR9, а маннаны и бетагликаны грибов могут активировать TLR2 и TLR4 [25]. Однако лиганды для связи с TLR-типами располагаются не только на поверхности патогенных микроорганизмов, но и на поверхности клеток хозяина — на лимфоцитах, эндотелиоцитах, тромбоцитах [73—75]. В связи с этим активация врожденного иммунитета патогенными микроорганизмами может привести к запуску нежелательных протромботических реакций.

Системы комплемента и свертывания крови являются важными элементами гуморального иммунитета, имеют общее эволюционное происхождение. Под воздействием тканевого тромбопластина фактор X не только активирует процесс коагуляции, но и опосредует воспалительный ответ, влияя на рецепторы протеазы в эндотелии, лейкоцитах и тромбоцитах [76, 77]. Другие воспалительные цитокины, в том числе IL-1β, IL-6 и TNFα, могут оказывать такой же эффект, дополнительно ингибируя процесс фибринолиза.

Описанные воспалительные и внутрисосудистые реакции характерны для острой формы заболевания. Риск развития инсульта из-за повышенного тромбообразования при инфекции особенно высок в первые 7—14 дней после госпитализации (8 и 7,3 соответственно), к 90-му дню он заметно снижается до 2,4 [8]. Схожие результаты были получены и в другом исследовании по влиянию острой инфекции на развитие ИИ [78].

Влияние воспалительной реакции на сосуды мозга и организм в целом хорошо проиллюстрированы выше на примере COVID-19. Повышенное тромбообразование на фоне высокого уровня провоспалительных цитокинов при COVID-19 является универсальным патогенетическим триггером развития инсульта при острых инфекциях [79, 80].

При хроническом воспалении механизмы патогенеза инсульта имеют свои особенности. Продолжительная инфекционная нагрузка оказывает аддитивное влияние на риск развития сосудистых заболеваний [26]. Речь идет преимущественно об инфекционных агентах с продолжительным латентным периодом, таких как Chlamydia pneumoniae, Helicobacter pylori, Mycoplasma pneumoniae, Haemophilus influenzae, Herpes simplex virus, Cytomegalovirus, вирусы гриппа и Эпштейна—Барр [81—83]. При хроническом воспалении активируются системы CRP, IL-6, липопротеин-ассоциированной фосфолипазы А2 (Lp-PLA2), анти Ro/SSA и молекул межклеточной адгезии 1 (ICAM-1), которые могут повысить адгезию иммунных клеток к атеросклеротическим бляшкам и, соответственно, привести к развитию ассоциированных с бляшками тромботических наслоений, образованию флотирующих тромбов – предикторов риска артерио-артериальных эмболий.

CRP — белок плазмы крови, относящийся к группе белков острой фазы воспаления, может существовать в мономерной или пентамерной формах. Последняя вырабатывается в печени в ответ на повышение концентрации IL-6, мономерная локализуется в сосудистой стенке обладает атерогенными и тромбогенными свойствами, поскольку взаимодействует с другими иммунными медиаторами, активирующими дегрануляцию тромбоцитов и белки комплемента [84]. CRP часто обнаруживают на липопротеинах низкой плотности, на поврежденных и мертвых клетках [85]. Взаимосвязь между уровнем CRP в крови и сердечно-сосудистыми заболеваниями, включая инсульт, широко исследовалась во многих эпидемиологических исследованиях [18]. Полученные данные свидетельствуют о том, что у инфицированных людей с высокими уровнями CRP в 2–7 раз чаще развивается острый коронарный синдром, инсульт и другие сердечно-сосудистые осложнения, чем у людей с низким уровнем CRP [86]. Заслуживает внимания и то, что повышенный уровень CRP в плазме позволяет прогнозировать риск развития инфаркта миокарда и тромбоэмболического инсульта даже у практически здоровых мужчин и женщин, что дополнительно свидетельствует в пользу гипотезы о важной роли хронического воспаления в патогенезе атеротромбоза [87]. Более того, подобная корреляция сильнее всего выражена у здоровых людей младше 55 лет [88]. Исходя из этого, предположили, что в младшем возрасте у людей, не имеющих «классических» предикторов инсульта, наибольшую роль играют именно триггерные факторы, тогда как в более старшем возрасте они уступают по значимости факторам долгосрочного и среднесрочного риска [89]. Генетические исследования также выявили связь между CRP и риском развития ИИ. Было обнаружено, что однонуклеотидные полиморфизмы в гене CRP связаны с повышением уровня CRP в крови, у носителей вероятность возникновения ИИ увеличивается на 25% [90]. Также продемонстрирована взаимосвязь между повышенной концентрацией CRP и активностью генов, связанных с инсулинорезистентностью и атеротромбозом у женщин [91].

IL-6 является одним из важнейших медиаторов острой фазы воспаления, секретируется макрофагами, фибробластами, клетками сосудистого эндотелия, эпителиальными, глиальными, Т-клетками и кератиноцитами кожи после их активации патогенсвязанными молекулами, опосредованной TLR. Также выработка стимулируется другими медиаторами ответа острой фазы — IL-1 и TNFα. Как уже отмечалось, IL-6 стимулирует выработку CRP в печени, что может являться фактором риска тромбоза. Кроме того, имеющиеся данные свидетельствуют о том, что этот цитокин опосредует атерогенез, инициированный классическими ФР (старший возраст пациентов, АГ, курение, ожирение) [92]. В настоящее время недостаточно исследований, где показана взаимосвязь между уровнями IL-6 и вероятностью развития инсульта, однако имеются данные о линейной корреляции между уровнем IL-6 и возникновением ишемической болезни сердца (ИБС) [93, 94].

Пандемия COVID-19 показала, насколько разрушительным для органов и систем организма, в том числе для головного мозга и его сосудов [62], может быть «цитокиновый шторм», запускаемый IL-2 и IL-6 [95]. В этой связи коррекция активности IL-6 посредством моноклональных антител к его рецепторам может рассматриваться как метод патогенетической профилактики нейровоспаления и церебральных осложнений.

Lp-PLA2 — фосфолипаза А2, присутствующая в составе ЛПНП, самая нестабильная форма, часто связанная с развитием атеросклероза. Этот фермент вырабатывается при воспалительных реакциях в клетках, гидролизует окисленные фосфолипиды в ЛПНП. Lp-PLA2, накапливаясь в атеросклеротических бляшках, негативно влияет на эндотелиальные, гладкомышечные клетки и моноциты. Установлено также, что повышенное содержание в крови Lp-PLA2 и CRP положительно коррелирует с высоким риском развития ИБС и инсульта [96].

Белки теплового шока. Среди множества аутоантигенов, которые были предложены в качестве потенциальных мишеней для аутоиммунных реакций при атеросклерозе, особый интерес представляют белки теплового шока (HSP), поскольку аутореактивность к ним возникает и при некоторых инфекционных процессах, например, при парадонтите и при COVID-19 [62, 97]. HSP принадлежат к высококонсервативному семейству шаперонов, участвующих в защите от стресса [98]. Porphyromonas gingivalis и многие другие бактерии, вызывающие инфекции полости рта, содержат гомологи эпитопов белков шаперонов человека [99]. Гомолог HSP60 Porphyromonas gingivalis, который называется GroEL [100], может вызывать гуморальный и клеточный иммунный ответ у людей. Повышенные уровни антител и Т-клеток, направленных против перекрестной реакции GroEL с HSP60, наблюдаются в атеросклеротических бляшках и при парадонтите [27, 101].

Аутоиммунная реакция как следствие инфекции

Аутоиммунные заболевания — многофакторная патология со сложными этиопатогенетическими механизмами, включающими генетическую предрасположенность, в виде носительства определенных аллелей главного комплекса гистосовместимости (HLA), другие эпигенетические факторы. В настоящее время предложено несколько гипотез, объясняющих развитие аутосенсибилизации после инфекционного процесса (скрытых антигенов, эффекта адьюванта, антиидиотипических взаимодействий, молекулярной (антигенной) мимикрии, антигенной комплементарности) [102]. Ключевым механизмом развития аутосенсибилизации является сбой распознавания цитотоксическими иммунными клетками (CD8+ T-клетки и NK-клетки) антигенов собственных органов и тканей.

Согласно гипотезе скрытых антигенов, которая возникла одной из первых, инфекция приводит к их «обнажению» и активации аутореактивных клонов иммунных клеток. Эта гипотеза частично объясняет аутосенсибилизацию антигенами в иммуннопривилегированных органах, таких как ЦНС, но претендовать на универсальность не может. В экспериментах на животных установлено, что аутореактивные клоны клеток начинают появляться в крови еще до повреждения ткани инфекцией, что свидетельствует о прямой активации аутоиммунной реакции инфекционными агентами. Также было показано, что для запуска аутоиммунной реакции изолированного контакта иммунной системы с аутоантигенами недостаточно, требуются инфекционные адьюванты, активирующие клеточный иммунитет [103].

На основании этих данных возникла теория адьюванта, согласно которой иммунный ответ на внедрение возбудителя в организм запускается путем активации врожденных механизмов иммунитета, высвобождения провоспалительных цитокинов и других биоактивных веществ, которые, в свою очередь, могут воздействовать на уже существующие аутореактивные клоны [104]. Известно, что некоторые клеточные пептиды, например, сердечный миозин, способны активировать воспалительную реакцию через TLR2 и TLR4 [105]. Предполагается, что увеличение инфекционной нагрузки медленными вирусными агентами, например, вирусом Эпштейна-Барр, может вызвать более сильный эффект адьюванта и провоцировать развитие аутоиммунной реакции и нейровоспаления [104]. Поскольку при инсульте страдает проницаемость ГЭБ [106, 107], перечисленные механизмы аутосенсибилизации могут активно включаться в патогенетический процесс после возникновения заболевания, усугубляя нейровоспаление и поражение нервной ткани.

Молекулярная мимикрия и перекрестная реактивность

Концепция молекулярной мимикрии, впервые появившаяся в работе R. Damian [108] в 1964 г., описывает имитацию паразитами эпитопов белков организма-хозяина для избегания иммунной системы. Через два года было обнаружено совпадение мембранных структур стрептококка группы А с миоцитами млекопитающих [109]. А в 1983 г. R. Fujinami и соавт. [110] описали перекрестную реактивность между антителами мышей к вирусу кори и Herpes simplex virus и человеческими клетками. В настоящее время существует множество доказательств перекрестной реактивности между патогенами и аутоантигенами [111—113].

Определены два основных механизма реализации молекулярной мимикрии: а) сходство между эпитопами клеток хозяина и эпитопами инфекционного агента; б) наличие антитела или клонов Т-лимфоцитов, перекрестно реагирующих как с эпитопом инфекционного агента, так и с эпитопом клетки-хозяина. Одна из причин антигенной мимикрии заключается в том, что в реакции распознавания «чужака» молекулами HLA участвуют не более 20 аминокислотных остатка, поэтому вероятность перекрестного распознавания коротких пептидных последовательностей довольно высока. Для некоторых пептидов инфекционного происхождения была показана почти полная (до 99,7%) гомология с различными белками человека [114, 115]. Например, было показано сходство некоторых мембранных белков вируса гриппа со структурами миелиновой оболочки, что в 3 раза повышает риск развития синдрома Гийена—Барре после вакцинации против гриппа H1N1[116].

Хотя большинство исследований было сосредоточено на роли B-клеточной продукции аутоантител в развитии аутоиммунного ответа, недавние исследования показали, что аутореактивные клоны Т-лимфоцитов могут избегать отбора на аутотолерантность и, при воздействии внешних агентов, запускают аутоиммунную реакцию [117]. Было выдвинуто предположение, что одной из причин такого избегания отбора является наличие на Т-лимфоцитах двух типов Т-клеточных рецепторов, один из которых распознает вирусные и бактериальные пептиды, а второй реагирует на самостоятельные пептиды. Также предположили, что еще одна причина аутотолерантности кроется в разном сочетании альфа и бета-цепей в рецепторах [118, 119].

Несмотря на то что многие исследования и эксперименты на животных моделях подтверждают роль молекулярной мимикрии в развитии аутоиммунных заболеваний, у большинства пациентов с инфекционными заболеваниями аутоиммунный ответ не развивается, и наоборот, для многих аутоиммунных заболеваний какой-либо связи с инфекциями не обнаружено. Это свидетельствует о том, что патогенез аутосенсибилизации не описывается одним феноменом гомологичности инфекционных и собственных антигенов, а включает сложную взаимосвязь генетических факторов хозяина и других (неинфекционных) эпигенетических факторов. Так, было показано, что в качестве адьювантов, запускающих аутоиммунный процесс, могут выступать не только инфекционные агенты, но и некоторые химические косметические и пищевые добавки [120]. Кроме того, отсутствие связи между гомологией белков инфекционных возбудителей и аутоантигенов в ряде случаев может быть обусловлено тем, что в большинстве подобных исследований оценивается линейное сходство эпитопов, а не их пространственная конформация [121].

В исследовании G. Lucchese и соавт. [122] оценивали перекрестную реактивность антигенов некоторых патогенных организмов с человеческими белками и роль аутоиммунных факторов в развитии инсульта. В анализ вошли Tannerella forsythia, Haemophilus influenza, Streptococcus pneumoniae, Chlamydia pneumoniae, вирусы гриппа A и Cytomegalovirus. Сравнение проводилось с эпитопами, которые, согласно базе данных UniProtKB, так или иначе связаны с развитием инсульта. Установлено, что из 74 эпитопов больных, перенесших инсульт, 49 совпадают по последовательности с антигенными эпитопами патогенных микроорганизмов и все они иммуннопозитивны. На основании полученных данных высказывается предположение, что сходство нативных эпитопов инфекционного агента и клетки хозяина может инициировать аутоиммунную реакцию, с которой связано развитие инсульта.

Заключение

Аналитическая оценка литературных данных свидетельствует о существенной роли аутосенсибилизации в развитии церебральных осложнений. Непосредственное инфицирование эндотелиоцитов инфекционными агентами, активация воспаления в области атеросклеротических бляшек, привлечение макрофагов и Т-клеток, могут сопровождаться аутоиммунными реакциями, повышать вероятность развития инсульта при инфекциях, в том числе и при COVID-19 [123].

В последние годы исследователи по всему миру достигли немалых успехов в понимании ФР и профилактики инсульта. Исследования ФР развития инсульта все чаще затрагивают конкретные патогенетические подтипы. Например, такой фактор долгосрочного риска, как гиперлипидемия, является ключевым ФР атеросклеротического инсульта, нарушения ритма сердца обусловливают кардиоэмболический инсульт и т.д.

Вместе с тем, все большее развитие получают исследования критического влияния факторов среднесрочного и краткосрочного риска, наиболее очевидным из которых является инфекционный процесс. В зависимости от типа инфекции и других факторов, триггер может активироваться как в пределах нескольких дней, так и в пределах нескольких лет. При этом многочисленные патогенетические механизмы, задействованные при хронической инфекции и воспалении, могут действовать продолжительное время, подготавливая почву для срабатывания триггера. Понимание роли этих факторов риска может быть критически важным для ответа на вопрос «почему сейчас?» и весьма существенным для ответов на вопросы «почему я?» и «как?», а следовательно, необходимым для эффективной профилактики инсульта.

Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РФФИ 19-29-01090.

Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.

Литература / References:

  1. Johnson W, Onuma O, Owolabi M, Sachdev S. Stroke: a global response is needed. Bull World Health Organ. 2016;94(9):634-634A. https://doi.org/10.2471/BLT.16.181636
  2. Thrift AG, Thayabaranathan T, Howard G, Howard VJ, Rothwell PM, Feigin VL, Norrving B, Donnan GA, Cadilhac DA. Global stroke statistics. Int J Stroke. 2017;12(1):13-32.  https://doi.org/10.1177/1747493016676285
  3. Boehme AK, Esenwa C, Elkind MS. Stroke Risk Factors, Genetics, and Prevention. Circ Res. 2017;120(3):472-495.  https://doi.org/10.1161/CIRCRESAHA.116.308398
  4. Wang TJ, Massaro JM, Levy D, Vasan RS, Wolf PA, D’Agostino RB, Larson MG, Kannel WB, Benjamin EJ. A risk score for predicting stroke or death in individuals with new-onset atrial fibrillation in the community: the Framingham Heart Study. JAMA. 2003;290(8):1049-1056. https://doi.org/10.1001/jama.290.8.1049
  5. Lumley T, Kronmal RA, Cushman M, Manolio TA, Goldstein S. A stroke prediction score in the elderly: validation and Web-based application. J Clin Epidemiol. 2002;55(2):129-136.  https://doi.org/10.1016/s0895-4356(01)00434-6
  6. Chien KL, Su TC, Hsu HC, Chang WT, Chen PC, Sung FC, Chen MF, Lee YT. Constructing the prediction model for the risk of stroke in a Chinese population: report from a cohort study in Taiwan. Stroke. 2010;41(9):1858-1864. https://doi.org/10.1161/STROKEAHA.110.586222
  7. Elkind MS. Why now? Moving from stroke risk factors to stroke triggers. Curr Opin Neurol. 2007;20(1):51-57.  https://doi.org/10.1097/WCO.0b013e328012da75
  8. Elkind MS, Carty CL, O’Meara ES, Lumley T, Lefkowitz D, Kronmal RA, Longstreth WT Jr. Hospitalization for infection and risk of acute ischemic stroke: the Cardiovascular Health Study. Stroke. 2011;42(7):1851-1856.
  9. Clar C, Oseni Z, Flowers N, Keshtkar-Jahromi M, Rees K. Influenza vaccines for preventing cardiovascular disease. Cochrane Database Syst Rev. 2015;(5):CD005050. Published 2015 May 5.  https://doi.org/10.1002/14651858.CD005050.pub3
  10. Walkey AJ, Hammill BG, Curtis LH, Benjamin E.J. Long-term outcomes following development of new-onset atrial fibrillation during sepsis. Chest. 2014;146(5):1187-1195. https://doi.org/10.1378/chest.14-0003
  11. Ross R, Glomset JA. The pathogenesis of atherosclerosis (first of two parts). N Engl J Med. 1976;295(7):369-377.  https://doi.org/10.1056/NEJM197608122950707
  12. Ross R, Glomset JA. The pathogenesis of atherosclerosis (second of two parts). N Engl J Med. 1976;295(8):420-425.  https://doi.org/10.1056/NEJM197608192950805
  13. Libby P, Lichtman AH, Hansson GK. Immune effector mechanisms implicated in atherosclerosis: from mice to humans [published correction appears in Immunity. 2013;39(2):413]. Immunity. 2013;38(6):1092-1104. https://doi.org/10.1016/j.immuni.2013.06.009
  14. Jonasson L, Holm J, Skalli O, Bondjers G, Hansson GK. Regional accumulations of T cells, macrophages, and smooth muscle cells in the human atherosclerotic plaque. Arteriosclerosis. 1986;6(2):131-138.  https://doi.org/10.1161/01.atv.6.2.131
  15. Ait-Oufella H, Taleb S, Mallat Z, Tedgui A. Recent advances on the role of cytokines in atherosclerosis. Arterioscler Thromb Vasc Biol. 2011;31(5):969-979.  https://doi.org/10.1161/ATVBAHA.110.207415
  16. Viola A, Luster AD. Chemokines and their receptors: drug targets in immunity and inflammation. Annu Rev Pharmacol Toxicol. 2008;48:171-197.  https://doi.org/10.1146/annurev.pharmtox.48.121806.154841
  17. De Caterina R, D’Ugo E, Libby P. Inflammation and thrombosis — testing the hypothesis with anti-inflammatory drug trials. Thromb Haemost. 2016;116(6):1012-1021. https://doi.org/10.1160/TH16-03-0246
  18. Чаулин А.М., Дупляков Д.В. Биомаркеры острого инфаркта миокарда: диагностическая и прогностическая ценность. Часть 2 (обзор литературы). Клиническая практика. 2020;11(4):70-82.  https://doi.org/10.17816/clinpract48893
  19. Emerging Risk Factors Collaboration, Kaptoge S, Di Angelantonio E, Lowe G, Pepys MB, Thompson SG, Collins R, Danesh J. C-reactive protein concentration and risk of coronary heart disease, stroke, and mortality: an individual participant meta-analysis. Lancet. 2010;375(9709):132-140.  https://doi.org/10.1016/S0140-6736(09)61717-7
  20. Zhou Y, Han W, Gong D, Man C, Fan Y. Hs-CRP in stroke: A meta-analysis. Clin Chim Acta. 2016;453:21-27.  https://doi.org/10.1016/j.cca.2015.11.027
  21. Wang L, Li Y, Wang C, Guo W, Liu M. C-reactive Protein, Infection, and Outcome After Acute Ischemic Stroke: A Registry and Systematic Review. Curr Neurovasc Res. 2019;16(5):405-415.  https://doi.org/10.2174/1567202616666191026122011
  22. Jillella DV, Wisco DR. Infectious causes of stroke. Curr Opin Infect Dis. 2019;32(3):285-292.  https://doi.org/10.1097/QCO.0000000000000547
  23. Parikh NS, Merkler AE, Iadecola C. Inflammation, Autoimmunity, Infection, and Stroke: Epidemiology and Lessons From Therapeutic Intervention. Stroke. 2020;51(3):711-718.  https://doi.org/10.1161/STROKEAHA.119.024157
  24. Malone K, Amu S, Moore AC, Waeber C. The immune system and stroke: from current targets to future therapy. Immunol Cell Biol. 2019;97(1):5-16.  https://doi.org/10.1111/imcb.12191
  25. Libby P, Loscalzo J, Ridker PM, Farkouh ME, Hsue PY, Fuster V, Hasan AA, Amar S. Inflammation, Immunity, and Infection in Atherothrombosis: JACC Review Topic of the Week. J Am Coll Cardiol. 2018;72(17):2071-2081. https://doi.org/10.1016/j.jacc.2018.08.1043
  26. Elkind MS, Ramakrishnan P, Moon YP, Boden-Albala B, Liu KM, Spitalnik SL, Rundek T, Sacco RL, Paik MC. Infectious burden and risk of stroke: the northern Manhattan study. Arch Neurol. 2010;67(1):33-38.  https://doi.org/10.1001/archneurol.2009.271
  27. Aarabi G, Heydecke G, Seedorf U. Roles of Oral Infections in the Pathomechanism of Atherosclerosis. Int J Mol Sci. 2018;19(7):1978. Published 2018 Jul 6.  https://doi.org/10.3390/ijms19071978
  28. Aarabi G, Thomalla G, Heydecke G, Seedorf U. Chronic oral infection: An emerging risk factor of cerebral small vessel disease. Oral Dis. 2019;25(3):710-719.  https://doi.org/10.1111/odi.12912
  29. Ovbiagele B, Nath A. Increasing incidence of ischemic stroke in patients with HIV infection. Neurology. 2011;76(5):444-450.  https://doi.org/10.1212/WNL.0b013e31820a0cfc
  30. Chow FC, He W, Bacchetti P, Regan S, Feske SK, Meigs JB, Grinspoon SK, Triant VA. Elevated rates of intracerebral hemorrhage in individuals from a US clinical care HIV cohort. Neurology. 2014;83(19):1705-1711. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000000958
  31. Gutierrez J, Goldman J, Dwork AJ, Elkind MS, Marshall RS, Morgello S. Brain arterial remodeling contribution to nonembolic brain infarcts in patients with HIV. Neurology. 2015;85(13):1139-1145. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000001976
  32. Gutierrez J, Elkind MS, Marshall RS. Cardiovascular profile and events of US adults 20—49 years with HIV: results from the NHANES 1999—2008. AIDS Care. 2013;25(11):1385-1391. https://doi.org/10.1080/09540121.2013.769493
  33. Shao IY, Elkind MSV, Boehme AK. Risk Factors for Stroke in Patients With Sepsis and Bloodstream Infections. Stroke. 2019;50(5):1046-1051. https://doi.org/10.1161/STROKEAHA.118.023443
  34. Sebastian S, Stein LK, Dhamoon MS. Infection as a Stroke Trigger. Stroke. 2019;50(8):2216-2218. https://doi.org/10.1161/STROKEAHA.119.025872
  35. Warren-Gash C, Blackburn R, Whitaker H, McMenamin J, Hayward AC. Laboratory-confirmed respiratory infections as triggers for acute myocardial infarction and stroke: a self-controlled case series analysis of national linked datasets from Scotland. Eur Respir J. 2018;51(3):1701794. Published 2018 Mar 29.  https://doi.org/10.1183/13993003.01794-2017
  36. Astrup LB, Skovgaard K, Rasmussen RS, Iburg TM, Agerholm JS, Aalbæk B, Jensen HE, Nielsen OL, Johansen FF, Heegaard PMH, Leifsson PS. Staphylococcus aureus infected embolic stroke upregulates Orm1 and Cxcl2 in a rat model of septic stroke pathology. Neurol Res. 2019;41(5):399-412.  https://doi.org/10.1080/01616412.2019.1573455
  37. Fernandes BFS, Caramelli P. Ischemic stroke and infectious diseases in low-income and middle-income countries. Curr Opin Neurol. 2019;32(1):43-48.  https://doi.org/10.1097/WCO.0000000000000641
  38. Smeeth L, Thomas SL, Hall AJ, Hubbard R, Farrington P, Vallance P. Risk of myocardial infarction and stroke after acute infection or vaccination. N Engl J Med. 2004;351(25):2611-2618. https://doi.org/10.1056/NEJMoa041747
  39. Müller S, Wang H, Silverman GJ, Bramlet G, Haigwood N, Köhler H. B-cell abnormalities in AIDS: stable and clonally-restricted antibody response in HIV-1 infection. Scand J Immunol. 1993;38(4):327-334.  https://doi.org/10.1111/j.1365-3083.1993.tb01734.x
  40. Halstead SB, Russell PK. Protective and immunological behavior of chimeric yellow fever dengue vaccine. Vaccine. 2016;34(14):1643-1647. https://doi.org/10.1016/j.vaccine.2016.02.004
  41. Sridhar S, Luedtke A, Langevin E, Zhu M, Bonaparte M, Machabert T, Savarino S, Zambrano B, Moureau A, Khromava A, Moodie Z, Westling T, Mascareñas C, Frago C, Cortés M, Chansinghakul D, Noriega F, Bouckenooghe A, Chen J, Ng SP, Gilbert PB, Gurunathan S, DiazGranados CA. Effect of Dengue Serostatus on Dengue Vaccine Safety and Efficacy. N Engl J Med. 2018;379(4):327-340.  https://doi.org/10.1056/NEJMoa1800820
  42. Gould EA, Buckley A. Antibody-dependent enhancement of yellow fever and Japanese encephalitis virus neurovirulence. J Gen Virol. 1989;70(Pt 6):1605-1608. https://doi.org/10.1099/0022-1317-70-6-1605
  43. Bröker M, Kollaritsch H. After a tick bite in a tick-borne encephalitis virus endemic area: current positions about post-exposure treatment. Vaccine. 2008;26(7):863-868.  https://doi.org/10.1016/j.vaccine.2007.11.046
  44. Sato R, Hamada N, Kashiwagi T, Imamura Y, Hara K, Nishimura M, Kamimura T, Takasaki T, Watanabe H, Koga T. Dengue Hemorrhagic Fever in a Japanese Traveler with Pre-existing Japanese Encephalitis Virus Antibody. Trop Med Health. 2015;43(2):85-88.  https://doi.org/10.2149/tmh.2014-34
  45. Takada A, Watanabe S, Okazaki K, Kida H, Kawaoka Y. Infectivity-enhancing antibodies to Ebola virus glycoprotein. J Virol. 2001;75(5):2324-2330. https://doi.org/10.1128/JVI.75.5.2324-2330.2001
  46. Nakayama E, Tomabechi D, Matsuno K, Kishida N, Yoshida R, Feldmann H, Takada A. Antibody-dependent enhancement of Marburg virus infection. J Infect Dis. 2011;204(suppl 3):978-985.  https://doi.org/10.1093/infdis/jir334
  47. Meyer K, Ait-Goughoulte M, Keck ZY, Foung S, Ray R. Antibody-dependent enhancement of hepatitis C virus infection. J Virol. 2008;82(5):2140-2149. https://doi.org/10.1128/JVI.01867-07
  48. Thomas HI, Wilson S, O’Toole CM, Lister CM, Saeed AM, Watkins RP, Morgan-Capner P. Differential maturation of avidity of IgG antibodies to gp41, p24 and p17 following infection with HIV-1. Clin Exp Immunol. 1996;103(2):185-191.  https://doi.org/10.1046/j.1365-2249.1996.951642.x
  49. Руководство по проведению клинических исследований лекарственных средств (иммунобиологические лекарственные препараты). Часть вторая. Под ред. Миронова А.Н. М.: Гриф и К; 2012.
  50. Wan Y, Shang J, Sun S, Tai W, Chen J, Geng Q, He L, Chen Y, Wu J, Shi Z, Zhou Y, Du L, Li F. Molecular Mechanism for Antibody-Dependent Enhancement of Coronavirus Entry. J Virol. 2020;94(5):e02015-19. Published 2020 Feb 14.  https://doi.org/10.1128/JVI.02015-19
  51. Karmarkar MG, Hule GP, Cameron A, Mehta PR, Khopkar U, Hase NK, Sriprakash KS. Antibodies to group A streptococcal virulence factors, SIC and DRS, increase predilection to GAS pyoderma. BMC Infect Dis. 2015;15:113. Published 2015 Mar 3.  https://doi.org/10.1186/s12879-015-0857-4
  52. Maglione PJ, Xu J, Casadevall A, Chan J. Fc gamma receptors regulate immune activation and susceptibility during Mycobacterium tuberculosis infection. J Immunol. 2008;180(5):3329-3338. https://doi.org/10.4049/jimmunol.180.5.3329
  53. Crill WD, Hughes HR, Trainor NB, Davis BS, Whitney MT, Chang GJ. Sculpting humoral immunity through dengue vaccination to enhance protective immunity. Front Immunol. 2012;3:334. Published 2012 Nov 8.  https://doi.org/10.3389/fimmu.2012.00334
  54. Flingai S, Plummer EM, Patel A, Shresta S, Mendoza JM, Broderick KE, Sardesai NY, Muthumani K, Weiner DB. Protection against dengue disease by synthetic nucleic acid antibody prophylaxis/immunotherapy. Sci Rep. 2015;5:12616. Published 2015 Jul 29.  https://doi.org/10.1038/srep12616
  55. Corrales-Medina VF, Alvarez KN, Weissfeld LA, Angus DC, Chirinos JA, Chang CC, Newman A, Loehr L, Folsom AR, Elkind MS, Lyles MF, Kronmal RA, Yende S. Association between hospitalization for pneumonia and subsequent risk of cardiovascular disease. JAMA. 2015;313(3):264-274.  https://doi.org/10.1001/jama.2014.18229
  56. Dalager-Pedersen M, Søgaard M, Schønheyder HC, Nielsen H, Thomsen RW. Risk for myocardial infarction and stroke after community-acquired bacteremia: a 20-year population-based cohort study. Circulation. 2014;129(13):1387-1396. https://doi.org/10.1161/CIRCULATIONAHA.113.006699
  57. Clayton TC, Gaskin M, Meade TW. Recent respiratory infection and risk of venous thromboembolism: case-control study through a general practice database. Int J Epidemiol. 2011;40(3):819-827.  https://doi.org/10.1093/ije/dyr012
  58. Chen C, Ai QD, Chu SF, Zhang Z, Chen NH. NK cells in cerebral ischemia. Biomed Pharmacother. 2019;109:547-554.  https://doi.org/10.1016/j.biopha.2018.10.103
  59. Krishnan S, Lawrence CB. Old Dog New Tricks; Revisiting How Stroke Modulates the Systemic Immune Landscape. Front Neurol. 2019;10:718. Published 2019 Jul 2.  https://doi.org/10.3389/fneur.2019.00718
  60. Rocha EA, Topcuoglu MA, Singhal AB. Post-stroke Recrudescence from Infection: an Immunologic Mechanism? Transl Stroke Res. 2019;10(2):146-149.  https://doi.org/10.1007/s12975-018-0651-x
  61. Weissman JD, Khunteev GA, Heath R, Dambinova SA. NR2 antibodies: risk assessment of transient ischemic attack (TIA)/stroke in patients with history of isolated and multiple cerebrovascular events. J Neurol Sci. 2011;300(1 2):97-102.  https://doi.org/10.1016/j.jns.2010.09.023
  62. Белопасов В.В., Яшу Я., Самойлова Е.М., Баклаушев В.П. Поражение нервной системы при COVID-19. Клиническая практика. 2020;11(2):60-80.  https://doi.org/10.17816/clinpract34851
  63. Cantuti-Castelvetri L, Ojha R, Pedro LD, Djannatian M, Franz J, Kuivanen S, van der Meer F, Kallio K, Kaya T, Anastasina M, Smura T, Levanov L, Szirovicza L, Tobi A, Kallio-Kokko H, Österlund P, Joensuu M, Meunier FA, Butcher SJ, Winkler MS, Mollenhauer B, Helenius A, Gokce O, Teesalu T, Hepojoki J, Vapalahti O, Stadelmann C, Balistreri G, Simons M. Neuropilin-1 facilitates SARS-CoV-2 cell entry and infectivity. Science. 2020;370(6518):856-860.  https://doi.org/10.1126/science.abd2985
  64. Ahmad I, Rathore FA. Neurological manifestations and complications of COVID-19: A literature review. J Clin Neurosci. 2020;77:8-12.  https://doi.org/10.1016/j.jocn.2020.05.017
  65. Mehta P, McAuley DF, Brown M, Sanchez E, Tattersall RS, Manson JJ; HLH Across Speciality Collaboration, UK. COVID-19: consider cytokine storm syndromes and immunosuppression. Lancet. 2020;395(10229):1033-1034. https://doi.org/10.1016/S0140-6736(20)30628-0
  66. Tveito K. Cytokine storms in COVID-19 cases? Cytokinstormer ved covid-19? Tidsskr Nor Laegeforen. 2020;140:10.4045/tidsskr.20.0239. Published 2020 Mar 23.  https://doi.org/10.4045/tidsskr.20.0239
  67. Klok FA, Kruip MJHA, van der Meer NJM, Arbous MS, Gommers DAMPJ, Kant KM, Kaptein FHJ, van Paassen J, Stals MAM, Huisman MV, Endeman H. Incidence of thrombotic complications in critically ill ICU patients with COVID-19. Thromb Res. 2020;191:145-147.  https://doi.org/10.1016/j.thromres.2020.04.013
  68. Li Y, Li M, Wang M, Zhou Y, Chang J, Xian Y, Wang D, Mao L, Jin H, Hu B. Acute cerebrovascular disease following COVID-19: a single center, retrospective, observational study. Stroke Vasc Neurol. 2020;5(3):279-284.  https://doi.org/10.1136/svn-2020-000431
  69. Radmanesh A, Raz E, Zan E, Derman A, Kaminetzky M. Brain Imaging Use and Findings in COVID-19: A Single Academic Center Experience in the Epicenter of Disease in the United States. AJNR Am J Neuroradiol. 2020;41(7):1179-1183. https://doi.org/10.3174/ajnr.A6610
  70. Dogra S, Jain R, Cao M, Bilaloglu S, Zagzag D, Hochman S, Lewis A, Melmed K, Hochman K, Horwitz L, Galetta S, Berger J. Hemorrhagic stroke and anticoagulation in COVID-19. J Stroke Cerebrovasc Dis. 2020;29(8):104984. https://doi.org/10.1016/j.jstrokecerebrovasdis.2020.104984
  71. Mao L, Jin H, Wang M, Hu Y, Chen S, He Q, Chang J, Hong C, Zhou Y, Wang D, Miao X, Li Y, Hu B. Neurologic Manifestations of Hospitalized Patients With Coronavirus Disease 2019 in Wuhan, China. JAMA Neurol. 2020;77(6):683-690.  https://doi.org/10.1001/jamaneurol.2020.1127
  72. Favas TT, Dev P, Chaurasia RN, Chakravarty K, Mishra R, Joshi D, Mishra VN, Kumar A, Singh VK, Pandey M, Pathak A. Neurological manifestations of COVID-19: a systematic review and meta-analysis of proportions. Neurol Sci. 2020;41(12):3437-3470. https://doi.org/10.1007/s10072-020-04801-y
  73. Opal SM, Esmon CT. Bench-to-bedside review: functional relationships between coagulation and the innate immune response and their respective roles in the pathogenesis of sepsis. Crit Care. 2003;7(1):23-38.  https://doi.org/10.1186/cc1854
  74. Delvaeye M, Conway EM. Coagulation and innate immune responses: can we view them separately? Blood. 2009;114(12):2367-2374. https://doi.org/10.1182/blood-2009-05-199208
  75. Ross R. Atherosclerosis-an inflammatory disease. N Engl J Med. 1999;340(2):115-126.  https://doi.org/10.1056/NEJM199901143400207
  76. Cermak J, Key NS, Bach RR, Balla J, Jacob HS, Vercellotti GM. C-reactive protein induces human peripheral blood monocytes to synthesize tissue factor. Blood. 1993;82(2):513-520. 
  77. Wu J, Stevenson MJ, Brown JM, Grunz EA, Strawn TL, Fay WP. C-reactive protein enhances tissue factor expression by vascular smooth muscle cells: mechanisms and in vivo significance. Arterioscler Thromb Vasc Biol. 2008;28(4):698-704.  https://doi.org/10.1161/ATVBAHA.107.160903
  78. Levine DA, Langa KM, Rogers MA. Acute infection contributes to racial disparities in stroke mortality. Neurology. 2014;82(11):914-921.  https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000000214
  79. Jin Y, Yang H, Ji W, Wu W, Chen S, Zhang W, Duan G. Virology, Epidemiology, Pathogenesis, and Control of COVID-19. Viruses. 2020;12(4):372. Published 2020 Mar 27.  https://doi.org/10.3390/v12040372
  80. Супотницкий М.В. «Новый коронавирус SARSCoV-2 в аспекте глобальной эпидемиологии коронавирусных инфекций». Вестник войск РХБ защиты. 2020;4(1):32-65.  https://doi.org/10.35825/2587-5728-2020-4-1-32-65
  81. Espinola-Klein C, Rupprecht HJ, Blankenberg S, Bickel C, Kopp H, Rippin G, Hafner G, Pfeifer U, Meyer J. Are morphological or functional changes in the carotid artery wall associated with Chlamydia pneumoniae, Helicobacter pylori, cytomegalovirus, or herpes simplex virus infection? Stroke. 2000;31(9):2127-2133. https://doi.org/10.1161/01.str.31.9.2127
  82. Sorlie PD, Nieto FJ, Adam E, Folsom AR, Shahar E, Massing M. A prospective study of cytomegalovirus, herpes simplex virus 1, and coronary heart disease: the atherosclerosis risk in communities (ARIC) study. Arch Intern Med. 2000;160(13):2027-2032. https://doi.org/10.1001/archinte.160.13.2027
  83. Kalayoglu MV, Libby P, Byrne GI. Chlamydia pneumoniae as an emerging risk factor in cardiovascular disease. JAMA. 2002;288(21):2724-2731. https://doi.org/10.1001/jama.288.21.2724
  84. Eisenhardt SU, Habersberger J, Murphy A, Chen YC, Woollard KJ, Bassler N, Qian H, von Zur Muhlen C, Hagemeyer CE, Ahrens I, Chin-Dusting J, Bobik A, Peter K. Dissociation of pentameric to monomeric C-reactive protein on activated platelets localizes inflammation to atherosclerotic plaques. Circ Res. 2009;105(2):128-137.  https://doi.org/10.1161/CIRCRESAHA.108.190611
  85. Pepys MB, Hirschfield GM. C-reactive protein and atherothrombosis. Ital Heart J. 2001;2(3):196-199. 
  86. Libby P. Inflammation in atherosclerosis. Arterioscler Thromb Vasc Biol. 2012;32(9):2045-2051. https://doi.org/10.1161/ATVBAHA.108.179705
  87. Rifai N. High-sensitivity C-reactive protein: a useful marker for cardiovascular disease risk prediction and the metabolic syndrome. Clin Chem. 2005;51(3):504-505.  https://doi.org/10.1373/clinchem.2004.044990
  88. Curb JD, Abbott RD, Rodriguez BL, Sakkinen P, Popper JS, Yano K, Tracy RP. C-reactive protein and the future risk of thromboembolic stroke in healthy men. Circulation. 2003;107(15):2016-2020. https://doi.org/10.1161/01.CIR.0000065228.20100.F7
  89. van Dijk EJ, Prins ND, Vermeer SE, Vrooman HA, Hofman A, Koudstaal PJ, Breteler MM. C-reactive protein and cerebral small-vessel disease: the Rotterdam Scan Study. Circulation. 2005;112(6):900-905.  https://doi.org/10.1161/CIRCULATIONAHA.104.506337
  90. Zacho J, Tybjaerg-Hansen A, Jensen JS, Grande P, Sillesen H, Nordestgaard BG. Genetically elevated C-reactive protein and ischemic vascular disease. N Engl J Med. 2008;359(18):1897-1908. https://doi.org/10.1056/NEJMoa0707402
  91. Ridker PM, Pare G, Parker A, Zee RY, Danik JS, Buring JE, Kwiatkowski D, Cook NR, Miletich JP, Chasman DI. Loci related to metabolic-syndrome pathways including LEPR,HNF1A, IL6R, and GCKR associate with plasma C-reactive protein: the Women’s Genome Health Study. Am J Hum Genet. 2008;82(5):1185-1192. https://doi.org/10.1016/j.ajhg.2008.03.015
  92. Schuett H, Luchtefeld M, Grothusen C, Grote K, Schieffer B. How much is too much? Interleukin-6 and its signalling in atherosclerosis. Thromb Haemost. 2009;102(2):215-222.  https://doi.org/10.1160/TH09-05-0297
  93. Kaptoge S, Seshasai SR, Gao P, Freitag DF, Butterworth AS, Borglykke A, Di Angelantonio E, Gudnason V, Rumley A, Lowe GD, Jørgensen T, Danesh J. Inflammatory cytokines and risk of coronary heart disease: new prospective study and updated meta-analysis. Eur Heart J. 2014;35(9):578-589.  https://doi.org/10.1093/eurheartj/eht367
  94. Patterson CC, Smith AE, Yarnell JW, Rumley A, Ben-Shlomo Y, Lowe GD. The associations of interleukin-6 (IL-6) and downstream inflammatory markers with risk of cardiovascular disease: the Caerphilly Study. Atherosclerosis. 2010;209(2):551-557.  https://doi.org/10.1016/j.atherosclerosis.2009.09.030
  95. Баклаушев В.П., Кулемзин С.В., Горчаков А.А., Лесняк В.Н., Юсубалиева Г.М., Сотникова А.Г. COVID-19. Этиология, патогенез, диагностика и лечение. Клиническая практика. 2020;11(1):7-20.  https://doi.org/10.17816/clinpract26339
  96. Reddy KJ, Singh M, Batsell RR, Bangit JR, Miraskar RA, Zaheer MS. Lipoprotein-associated phospholipase A2 mass is significantly reduced in dyslipidemic patients treated with lifestyle modification and combination lipid-modifying drug therapy. Prev Cardiol. 2010;13(3):130-134.  https://doi.org/10.1111/j.1751-7141.2009.00060.x
  97. Koutouzis T, Haber D, Shaddox L, Aukhil I, Wallet SM. Autoreactivity of serum immunoglobulin to periodontal tissue components: a pilot study. J Periodontol. 2009;80(4):625-633.  https://doi.org/10.1902/jop.2009.080422
  98. Morimoto RI. Cells in stress: transcriptional activation of heat shock genes. Science. 1993;259(5100):1409-1410. https://doi.org/10.1126/science.8451637
  99. Siqueira JF Jr, Rôças IN. Bacterial pathogenesis and mediators in apical periodontitis. Braz Dent J. 2007;18(4):267-280.  https://doi.org/10.1590/s0103-64402007000400001
  100. Goulhen F, Grenier D, Mayrand D. Oral microbial heat-shock proteins and their potential contributions to infections. Crit Rev Oral Biol Med. 2003;14(6):399-412.  https://doi.org/10.1177/154411130301400603
  101. Ford PJ, Gemmell E, Hamlet SM, Hasan A, Walker PJ, West MJ, Cullinan MP, Seymour GJ. Cross-reactivity of GroEL antibodies with human heat shock protein 60 and quantification of pathogens in atherosclerosis. Oral Microbiol Immunol. 2005;20(5):296-302.  https://doi.org/10.1111/j.1399-302X.2005.00230.x
  102. Root-Bernstein R, Fairweather D. Complexities in the relationship between infection and autoimmunity. Curr Allergy Asthma Rep. 2014;14(1):407.  https://doi.org/10.1007/s11882-013-0407-3
  103. Myers JM, Fairweather D, Huber SA, Cunningham MW. Autoimmune myocarditis, valvulitis, and cardiomyopathy. Curr Protoc Immunol. 2013;Chapter 15:Unit-15.14.51.  https://doi.org/10.1002/0471142735.im1514s101
  104. Owens GP, Bennett JL. Trigger, pathogen, or bystander: the complex nexus linking Epstein—Barr virus and multiple sclerosis. Mult Scler. 2012;18(9):1204-1208. https://doi.org/10.1177/1352458512448109
  105. Zhang P, Cox CJ, Alvarez KM, Cunningham MW. Cutting edge: cardiac myosin activates innate immune responses through TLRs. J Immunol. 2009;183(1):27-31.  https://doi.org/10.4049/jimmunol.0800861
  106. Yang C, Hawkins KE, Doré S, Candelario-Jalil E. Neuroinflammatory mechanisms of blood-brain barrier damage in ischemic stroke. Am J Physiol Cell Physiol. 2019;316(2):135-153.  https://doi.org/10.1152/ajpcell.00136.2018
  107. Abdullahi W, Tripathi D, Ronaldson PT. Blood-brain barrier dysfunction in ischemic stroke: targeting tight junctions and transporters for vascular protection. Am J Physiol Cell Physiol. 2018;315(3):343-356.  https://doi.org/10.1152/ajpcell.00095.2018
  108. Damian RT. Molecular mimicry: antigen sharing by parasite and host and its consequences. Am Nat. 1964;98:129-149. 
  109. Zabriskie JB, Freimer EH. An immunological relationship between the group. A streptococcus and mammalian muscle. J Exp Med. 1966;124:661-678. 
  110. Fujinami RS, Oldstone MB, Wroblewska Z, Frankel ME, Koprowski H. Molecular mimicry in virus infection: crossreaction of measles virus phosphoprotein or of herpes simplex virus protein with human intermediate filaments. Proc Natl Acad Sci USA. 1983;80(8):2346-2350. https://doi.org/10.1073/pnas.80.8.2346
  111. Cunningham MW. Streptococcus and rheumatic fever. Curr Opin Rheumatol. 2012;24(4):408-416.  https://doi.org/10.1097/BOR.0b013e32835461d3
  112. Massilamany C, Gangaplara A, Steffen D, Reddy J. Identification of novel mimicry epitopes for cardiac myosin heavy chain-α that induce autoimmune myocarditis in A/J mice. Cell Immunol. 2011;271(2):438-449.  https://doi.org/10.1016/j.cellimm.2011.08.013
  113. Christen U, Bender C, von Herrath MG. Infection as a cause of type 1 diabetes? Curr Opin Rheumatol. 2012;24(4):417-423.  https://doi.org/10.1097/BOR.0b013e3283533719
  114. Trost B, Lucchese G, Stufano A, Bickis M, Kusalik A, Kanduc D. No human protein is exempt from bacterial motifs, not even one. Self Nonself. 2010;1(4):328-334.  https://doi.org/10.4161/self.1.4.13315
  115. Kanduc D. Quantifying the possible cross-reactivity risk of an HPV16 vaccine. J Exp Ther Oncol. 2009;8(1):65-76. 
  116. Rodríguez Y, Rojas M, Pacheco Y, et al. Guillain-Barré syndrome, transverse myelitis and infectious diseases. Cell Mol Immunol. 2018;15(6):547-562.  https://doi.org/10.1038/cmi.2017.142
  117. Cusick MF, Libbey JE, Fujinami RS. Molecular mimicry as a mechanism of autoimmune disease. Clin Rev Allergy Immunol. 2012;42(1):102-111.  https://doi.org/10.1007/s12016-011-8294-7
  118. Sarukhan A, Garcia C, Lanoue A, von Boehmer H. Allelic inclusion of T cell receptor alpha genes poses an autoimmune hazard due to low-level expression of autospecific receptors. Immunity. 1998;8(5):563-570.  https://doi.org/10.1016/s1074-7613(00)80561-0
  119. Rojas M, Restrepo-Jiménez P, Monsalve DM, Pacheco Y, Acosta-Ampudia Y, Ramírez-Santana C, Leung PSC, Ansari AA, Gershwin ME, Anaya JM. Molecular mimicry and autoimmunity. J Autoimmun. 2018;95:100-123.  https://doi.org/10.1016/j.jaut.2018.10.012
  120. Wakabayashi K, Lian ZX, Leung PS, Moritoki Y, Tsuneyama K, Kurth MJ, Lam KS, Yoshida K, Yang GX, Hibi T, Ansari AA, Ridgway WM, Coppel RL, Mackay IR, Gershwin ME. Loss of tolerance in C57BL/6 mice to the autoantigen E2 subunit of pyruvate dehydrogenase by a xenobiotic with ensuing biliary ductular disease. Hepatology. 2008;48(2):531-540.  https://doi.org/10.1002/hep.22390
  121. Blank M, Barzilai O, Shoenfeld Y. Molecular mimicry and auto-immunity. Clin Rev Allergy Immunol. 2007;32(1):111-118.  https://doi.org/10.1007/BF02686087
  122. Lucchese G, Flöel A, Stahl B. Cross-Reactivity as a Mechanism Linking Infections to Stroke. Front Neurol. 2019;10:469. Published 2019 May 14.  https://doi.org/10.3389/fneur.2019.00469
  123. Achar A, Ghosh C. COVID-19-Associated Neurological Disorders: The Potential Route of CNS Invasion and Blood-Brain Relevance. Cells. 2020;9(11):2360. Published 2020 Oct 27.  https://doi.org/10.3390/cells9112360

Подтверждение e-mail

На test@yandex.ru отправлено письмо со ссылкой для подтверждения e-mail. Перейдите по ссылке из письма, чтобы завершить регистрацию на сайте.

Подтверждение e-mail

Мы используем файлы cооkies для улучшения работы сайта. Оставаясь на нашем сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cооkies. Чтобы ознакомиться с нашими Положениями о конфиденциальности и об использовании файлов cookie, нажмите здесь.