В отечественной психиатрии в качестве основателей учения о «едином психозе» традиционно называют в первую очередь немецких психиатров XIX века W. Griesinger [1—3], A. Zeller [4] и H. Neumann [5, 6]. Cам W. Griesinger указывал на заимствование основы учения у бельгийского психиатра J. Guislain [7—12], а W. Janzarik [13], уже значительно позднее, предположил первоначальное проникновение учения о «едином психозе» в германскую психиатрию из Италии, от флорентийского врача V. Chiarugi [14—16].

Несмотря на высокую оценку значимости для развития психиатрии выдающимися отечественными психиатрами А.В. Снежневским [17, 18] и Э.Я. Штернбергом [19, 20], и особую важность исторического аспекта, подчеркнутую Р.А. Наджаровым [21], концепции «единого психоза» у предшественников W. Griesinger, A. Zeller и H. Neumann в отечественной психиатрии до настоящего времени отдельно не обсуждались и не анализировались, хотя в более приближенном к настоящему времени обзоре G. Berrios и D. Beer [22] подчеркивалось, что под термином «единый психоз» объединялись различные авторские концепции.

Необходимо также отметить, что термин «единый психоз» не употреблялся ни одним из известных основателей концепции и не встречался не только у W. Griesinger [1—3], но и у A. Zeller [4], H. Neumann [5, 6], J. Guislain [7—12] и у считающегося в настоящее время основоположником концепции V. Chiarugi [14—16]. По-видимому, такое обозначение концепции появилось уже существенно позже ее изложения. Необходимо подчеркнуть, что широко известной концепция «единого психоза» стала именно благодаря учебнику психиатрии W. Griesinger, имевшему мировой успех и переведенному в том числе на русский язык. При этом сам W. Griesinger в качестве своих предшественников ссылался на J. Guislain и своего учителя A. Zeller, а J. Guislain в своем последнем прижизненном руководстве [10—12] — на A. Zeller. H. Neumann, опубликовавший свой учебник (1859) [5] хронологически позже первых монографий J. Guislain (1826) [7, 8] и W. Griesinger (1845) [1], по-своему представлял концепцию «единого психоза» и развитие психопатологических синдромов и выступал с резкой критикой классификации психических расстройств J. Guislain и особенно концепции единого психоза в изложении W. Griesinger. Последнее, возможно, следует объяснять и тем, что H. Neumann был вторым претендентом на место директора клиники Charite в Берлине, доставшееся W. Griesinger. Тот факт, что труд выдающегося флорентийского психиатра V. Chiarugi [14—16], опубликованный на 7 лет ранее труда Ph. Pinel [23], оказался «в тени», объясняется двумя причинами: приобретший огромный авторитет в психиатрии Ph. Pinel дал невысокую оценку труду своего итальянского предшественника и, кроме того, V. Chiarugi не занимался преподаванием и не оставил учеников. При этом дифференциация психопатологических феноменов в труде V. Chiarugi проводилась на более высоком уровне по сравнению с их большей путаницей у Ph. Pinel (во французской психиатрии дифференциацию бреда, а также галлюцинаций и иллюзий стал проводить позже J. Esquirol [24]). Хронологически опережающее положение психиатрического труда флорентийского врача V. Chiarugi [14—16], впрочем, соответствует историческим закономерностям: эпоху Возрождения в Европе открыла Италия. Чтобы понять, что подразумевалось под «единым психозом» в концепции V. Chiarugi, необходимо обратиться вначале к его классификации психических расстройств в труде «О сумасшествии в общем и в частности с сотней наблюдений» (1793—1794), который был переведен на немецкий язык через 1 год после появления на родине автора [14—16].

V. Chiarugi [14] выделял три вида психических расстройств: 1) меланхолию, под которой подразумевалось «частичное помешательство, ограничивающееся на одном или нескольких предметах»; 2) манию, для которой характерна «общая спутанность идей»; 3) слабоумие — «общее или почти общее помешательство», но без «эмоциональных движений». Отдельно от трех видов «сумасшествия» V. Chiarugi [14] рассматривал «врожденное слабоумие», являющееся или «проявлением конституции мозга, или приобретенным в раннем детском возрасте, без заметных предшествующих признаков меланхолии или мании». При этом V. Chiarugi утверждал, что три вида помешательства как смешиваются, так и следуют друг за другом, вызывают друг друга, и в каждом индивидуальном случае отдельные виды определяются неточно. Поэтому, согласно V. Chiarugi, можно предполагать, что один вид от другого отличается только модификациями общей причины. Мания (общее помешательство) представляет собой высокую степень меланхолии (частичное помешательство), а «слабоумие» — меньшую степень мании. У одного и того же больного разные виды сумасшествия в известном порядке следуют друг за другом: меланхолия легко переходит в манию, затем снова приходит меланхолия, а от них обоих «тонко начинается «слабоумие»». Меланхолия (рассматривается как частичное помешательство) является, как правило, началом «сумасшествия», очень редко мания (общее помешательство) развивается без предшествующей меланхолии, порой период меланхолии очень короток, так что его не замечают. В дальнейшем V. Chiarugi [14] подробно анализировал понятие «меланхолия», отмечая, что уже Гиппократ нередко употреблял понятия «меланхолия» и «мания» в равнозначном смысле, что впоследствии привело к терминологической путанице. К меланхолии V. Chiarugi относил состояния, характеризующиеся как «печалью и страхом», так и фикс-идеями (fiffazioni) — «болезни, при которых душа больного занята одним предметом и налицо ошибки способности суждения», именно последний критерий являлся определяющим для понятия меланхолии у W. Cullen [25], к которому и апеллировал V. Chiarugi [14]. Меланхолия, согласно W. Cullen, представляет собой «частичное помешательство»^​1​᠎. Как замечал V. Chiarugi, если бы под «меланхолией» в то время «не понималось бы каждым» «частичное помешательство», то он предпочел бы называть вторую группу не меланхолией, а фикс-идеями.

Понятие «частичное помешательство» ввел в медицину XVII века выдающийся английский врач Th. Willis [26] в трактате «О животной душе» [26], а имевший огромный авторитет и мировую славу голландский химик и врач H. Boerhaave [27, 28] позже, использовав термин для определения меланхолии, способствовал его распространению. Отметим, что Ю. Каннабих [29], излагая древнеримский период в «Истории психиатрии», называл первым автором концепции «частичного» и «общего» помешательства Аретея Каппадокийского (I—II век н.э.), а J. Vliegen [30] полагал Аретея и первым автором идеи «единого психоза». Аретей Каппадокийский [31] определял меланхолию в хронических болезнях как «понижение духа из единственной фантазии, без лихорадки» и полагал, что меланхолия является началом и частью мании или сумасшествия (Аретей употребляет mania и madness синонимично, но понятие madness шире понятия mania), у меланхолика ум обращается только в печаль и отчаяние, а у «сумасшедшего» — иногда в гнев, а иногда — в радость. Не каждый из пораженных меланхолией страдает «особенной» ее формой: эти больные или подозрительны к тому, что их могут отравить, или становятся очень суеверными, или бегут в пустыню из-за мизантропии, или приобретают ненависть к жизни. При этом те, кто находился в состоянии сумасшествия, склонны к меланхолии. Сумасшествие также может перейти в «глупость». Мания, по определению Аретея, — хроническое расстройство ума без лихорадки. От него Аретей отделял сумасшествие из-за временных причин, обычно сопровождающееся лихорадкой (delirium при пьянстве и отравлении растительными ядами) и старческое слабоумие, при котором «в пожилом возрасте происходит отупение гностических и интеллектуальных способностей и нет интермиссий, как при мании», кроме того, «старческое слабоумие сопровождает человека до смерти, а мания может прекратиться». По Аретею, те больные сумасшествием, у кого оно связано с радостью (а такие больные смеются, играют, танцуют), — безобидны для окружающих, при сумасшествии с гневом проявляется насилие по отношению к окружающим и себе. Формы сумасшествия у тех, кто «понятлив и искусен», неисчислимы: это и «откровения в астрономии», которую не изучали, «спонтанная» философия, поэзия «прямо от муз»; как отмечает Аретей [31]: «понятливость дает преимущество и в болезни». У необразованных (ремесленники, строители, грузчики) бывают необычные фантазии: один боится падения бутыли с маслом, другой воображает себя кирпичом и опасается, что он растворится. В разделе «Другие виды мании» Аретей приводит пример маниакальных больных, которые отрезают себе конечности из «фантазии» умилостивления особых богов, и находит, что такое происходящее по «божественной причине» «сумасшествие одного понимания, в остальных аспектах — это здоровые люди»; также он указывает на возможную связь между «местоположением и пониманием» при сумасшествии, рассказывая о пациенте, который вел себя совершенно разумно на работе и был полностью «сумасшедшим» в домашней обстановке. Аретей дает и описание двух различных, даже противоположных предиспозиций людей, склонных к мании: 1) это люди страстей, раздражительные, ведущие активный образ жизни, легкие, веселые, пуэрильные; 2) вялые, грустные, медленно обучаемые, быстро забывающие то, что выучили, но терпеливые в труде. По мнению ряда авторитетных отечественных психиатров [29, 32, 33], из дошедших до нас трудов античных врачей, посвященных описанию психических расстройств, работы Аретея Каппадокийского являются лучшими. Однако, насколько известно, никто из современных Аретею авторов на него не ссылался, а его переводы на латинский в средневековой медицине, находившейся полностью под влиянием Галена, мало интересовавшегося вопросами психических болезней, появились относительно поздно. При этом понимание меланхолии у Аретея ближе к понятию современной депрессии, чем у Ph. Pinel [23], определявшего меланхолию как частичное помешательство, и, хотя Аретей не предлагал самого термина «частичное помешательство», его характеристика меланхолии как раз соответствует понятию парциального помешательства; как следует из описания отдельных случаев «сумасшествия», или «мании», оно также может быть, согласно Аретею, в некоторых случаях «ограниченным, или частичным». Нельзя не отметить, что главную причину меланхолии и мании Аретей видел в «кишках» (хотя причину «френита» он, например, находил в голове и органах чувств) и, поскольку принадлежал к школе «пневматиков» (согласно которым, кроме духа, телом управляют еще четыре элемента: холод, сырость, сухость, теплота), считал «сухость» и неправильные движения черной желчи причиной меланхолии, а «теплоту» — причиной мании.

Th. Willis, «отец нейронаук», хотя и произвел революцию в неврологии (и дал настоящее имя этой специальности), как и другие врачи того времени, находился под влиянием Галена (учение которого главенствовало в медицине около 1300 лет) и во многом придерживался архаичных верований. Гален^​2​᠎ полагал, что мозг является органом для очистки и переработки «животных духов» (animal spirits). Th. Willis [26], как и Гален, верил, что эти «духи» представляют собой некие фантомные тела с собственной волей и намерениями, и ответственны за заболевание человека, особенно за развитие психических расстройств — депрессии и «сумасшествия» (некоторые современные исследователи [35] видят в понятии «животных духов», перемещающихся в головном мозге и всем организме, предтечу нейротрансмиттеров). Поскольку Th. Willis принадлежал к школе «ятрохимиков», он полагал, что причинами болезней, помимо «духов», являются и нарушения соотношений находящихся в теле «серы, соли, земли и воды», и неправильные процессы брожения в организме.

Говоря языком Th. Willis [26], психические расстройства представляют собой ту часть «болезней головы и духов, ее населяющих», при которых интеллект охватывается неистовством или большими ошибками. Воображение настолько расстроено и извращено, что неверно представляет, соединяет и разъединяет понятия из памяти, в результате интеллект содержит деформированные концепции и мысли — «словно монстры в кривом зеркале». Если такое расстройство психики длится недолго, Th. Willis предлагал называть его делирием, причем делирий является только симптомом, производным от других болезней: лихорадки, опьянения, интоксикации, «истерических страстей». Длительное или постоянное расстройство психики с лихорадкой определяется автором термином «френезия» (phrensie) и обусловливается воспалением менингеальных оболочек мозга; длительное же расстройство психики без лихорадки может соединяться с неистовством, что соответствует «сумасшествию» (madness), печалью — соответствует «меланхолии» и глупостью — соответствует «тупоумию» (foolishness или morosity). Деление на расстройство психики с лихорадкой и без само по себе не ново и наблюдалось еще у античных авторов, но Th. Willis подмечал значение конституции для развития и прогноза психического расстройства: френезия, к развитию которой более склонны холерики и меланхолики (причем темперамент имеет прогностическое значение: у холериков прогноз болезни сомнительнее, а у сангвиников — благоприятнее), может закончиться лихорадкой с выздоровлением или смертью либо сохраняться и после лихорадки и перейти в летаргию, меланхолию и сумасшествие. Такой переход длительной френезии в собственно функциональные психические расстройства в современном понимании Th. Willis [26] объяснял или «ставшими злыми животными духами», или «испорченностью проходимости пор мозга».

Меланхолия определяется Th. Willis [26] как «неистовство без лихорадки или ярость (fury) в соединении со страхом и печалью». Меланхолия не только болезнь (distemper) мозга и «животных духов», в нем обитающих, но и болезнь precordiа (сердечная область), связанной с выраженностью печали и тревоги, и крови, разносящей болезнь по всему телу. Отсюда чувство тяжести, обморочной слабости в области сердца (стагнация крови) и слабость в голове и частях тела.

Особенно важным для дальнейшего понимания «частичного помешательства» представляется произведенное Th. Willis [26] подразделение меланхолии на общую (universal) и ограниченную, или частичную (special). При общем меланхолическом заболевании воображение настолько искажается, что пациенты «бредят (are delirious) по отношению ко всем вещам или большинству из них, нет предмета, по которому у них было бы верное суждение». При специальной, или частичной, меланхолии воображение неправильно в отношении одной или двух особенных вещей, понимание большинства других предметов остается относительно соответствующим.

Хотя делириозные симптомы при общей меланхолии очень разнообразны (с античности известны явления «метаморфоза», когда некоторые больные не верят в свое реальное существование, другие верят в то, что превратились в волка, собаку, мертвеца, что сделаны из стекла и к ним нельзя прикасаться и пр.), согласно Th. Willis [26], они отличаются тремя главными чертами:1) больные почти постоянно погружены в мысли, их фантазия скудна или ленива; 2) в мышлении они понимают меньше вещей, чем до болезни, и часто мысли у них вертятся вокруг одного и того же предмета, а о более важных в действительности вещах могут не думать; 3) идеи предметов или концепции являются часто деформированными, некими «пугалами», и представляются в увеличенной форме, так что мелкие вещи кажутся большими и трудными. При этом Th. Willis [26] сопоставлял описанное выше психопатологическое меланхолическое состояние с нормальным: «мы тоже становимся задумчивыми, если плотно поедим или находимся в горе (аффект горя автор также объяснял неготовностью «животных духов» к свободной экспансии), затем мы становимся озабоченными и тревожными по поводу каждой мелочи, как будто наше здоровье и фортуна находятся в постоянной опасности, — так и меланхолик долго думает об одном и том же». Фантазмы в поврежденном мозге являются для интеллекта объектами почти так же, как если видимые образы демонстрируются глазам через оптическое стекло и кажутся огромным монстром. За счет своего необычного вида образ исчезает не сразу. Иным состоянием «животных духов» Th. Willis [26] объяснял и другую картину меланхолии, когда образы вещей как будто бы в тени или покрываются темнотой. Действие «нервной кислотной жидкости, поступающей в мозг с кровью», обусловливает постоянный наплыв мыслей (storm of thoughts), мозг занят ими беспрерывно, в результате меланхолики и днем, и ночью переживают постоянные расстроенные фантазии, а «животные духи находятся в истощающем постоянном движении». Поэтому взор меланхоликов обращен внутрь себя или фиксирован, или косой, или угрюмый, или упорный, а сенситивные и локомоторные способности используются небрежно.

Th. Willis [26] оспаривал мнение, что первичной причиной меланхолии может являться состояние селезенки или желчного пузыря (откуда впоследствии возникло понятие сплина — spleen переводится с англ. как селезенка), которым объясняли и ипохондрию, особую форму меланхолии. Он подчеркивал, что первично состояние крови, а не селезенки как таковой, и не желчи в желчном пузыре. Автор также отрицал первопричину образования меланхолии в матке — «остановка менструаций происходит вторично от поврежденной меланхолической крови или сдерживания «животных духов» вследствие сдерживания вожделения (lust)».

По содержанию переживаний, которых, как справедливо замечал Th. Willis, может быть «бесчисленное множество», он подразделял меланхолию на три главных «доступных медицинскому лечению» вида: религиозную, любовную и ревнивую.

«Специальная» меланхолия развивается чаще всего по двум общим поводам: 1) психика испытывает тяжелое давление от приближающегося или настоящего несчастья, истинного или воображаемого; 2) происходит потеря или лишение приобретенных вещей или теряется надежда на желаемое (при этом, как буквально полагал Th. Willis, «телесная душа выдавливается наружу или, наоборот, вдавливается внутрь и подвергается определенному метаморфозу»). Хотя больные беспрестанно думают об одной вещи или ограниченном их числе, абсурдные и несоответствующие понятия обнаруживаются у них и в отношении других субъектов и случаев.

Отдельному рассмотрению Th. Willis подвергал частичную меланхолию с неистовой любовью, ревностью, отчаянием по поводу вечного спасения (суеверная) и меланхолию, сопровождающуюся метаморфозой тела. Любовная меланхолия возникает при невозможности обладания возлюбленной женщиной, телесная душа поглощена объектом любви и совершенно глуха к рациональной душе, принося лишь трагические понятия в воображение и затемняя взор интеллекта. В прекардиальной области замедляется движение «духов», кровь накапливается в груди, производя чувство давления, отчего пациент вздыхает и стонет; лицо и конечности бледнеют, потому что «духи» и кровь отливают от них; идиому «разбитое от безнадежной любви сердце» следует понимать буквально, поскольку сердечная мышца недостаточно активируется «животными духами» и сокращается слабо и медленно. Телесная душа, разъединенная с любимым объектом, ведет себя «как растение, вырванное из почвы». Если отклонение анимальных функций при «сумасшедшей любви» (mad-love) происходит в связи с темой приобретения объекта, то при ревности их расстройство наблюдается в связи с удержанием полученного объекта («любовь всегда полна озабоченного страха»). Душа, не уверенная в сохранности своей добычи, распаляется, и в ней появляются «темнота и тучи». И пораженная «холерической настойкой» она каждый объект воспринимает в желтом цвете. Так, ревность, возникнув однажды, превращает все обстоятельства и все происходящее в пищу для своего яда. Сенситивной душе, придавленной вовнутрь при этой страсти, становится неудобно в теле, и страдают витальные и вегетативные функции.

При суеверной меланхолии и отчаянии вечного спасения меланхолия развивается за счет истощающей борьбы между рациональной и телесной душой (с превосходством то воли, то чувственного аппетита). Телесная душа отделяется от тела и может принять новый либо ангельский, либо дьявольский образ, в то время как интеллект, подпитываемый из воображения неприличными и ужасными понятиями, уже не способен правильно мыслить. Подобный же «механизм», согласно Th. Willis [26], действует при меланхолии с метаморфозой, когда отделившаяся от тела душа принимает образ какого-либо монстра, волка и пр.

Помимо подразделения меланхолии по характеру «поврежденного воображения» на общую и специальную (частичная), Th. Willis приводил и «этиологическое» ее деление на «анимальную» (первопричина заключается в душе — «животные духи») и «гуморальную» (причина в теле, крови).

В зависимости от темперамента (разницу в котором Th. Willis соответственно своему времени объяснял преобладанием отдельных химических элементов крови), при меланхолии дух может быть подавленным (depressed) или более-менее приподнятым (exalted), и возникают разные сочетания с делириями (образные и абстрактные фантазмы), печалью, яростью, и отупением (stupidity).

По течению болезни Th. Willis выделял постоянную и интермиттирующую, а также более легкую и более тяжелую форму меланхолии и подмечал склонность к рецидивированию (relapse) симптоматики при провоцирующих событиях у больных легкой формой, уже чувствующих себя хорошо много дней и месяцев. Прогноз в большинстве случаев меланхолии благоприятный, но очень неопределенный: «некоторые поправляются быстро, другие болеют долго, а некоторые неизлечимы». При этом внезапно развившееся заболевание и его единственная причина, например бурная страсть, говорят о более благоприятном прогнозе, нежели замедленное начало болезни и длительная провокация (procatarxis), при которых лечение очень затруднено.

Затянувшаяся меланхолия, согласно Th. Willis [26], переходит часто в «отупение» (stupidity), иногда «помешательство» (madness), затем она может перейти в конвульсивные расстройства, паралич и даже насильственную смерть.

В главе «О помешательстве» T. Willis подчеркивает, что меланхолия и помешательство (madness) настолько родственны, что часто переходят друг в друга: «меланхолическая диспозиция, ухудшаясь, превращается в бешенство (fury), а бешенство, или сумасшествие, «охлаждаясь», может переходить в меланхолическую диспозицию». Обе эти болезни, «как дым и пламя», питаются и дают место одна другой: если при меланхолии, образно выражаясь, мозг и «животные духи» затемнены дымом и неясны, то при сумасшествии они находятся в открытом огне.

Причиной сумасшествия без лихорадки являются в первую очередь «животные духи», совершающие только беспорядочные действия и становящиеся «подвижными и очень заостренными». Согласно Th. Willis [26], cумасшествию свойственны три главных, первичных (primary) симптома: 1) «фантазии и воображения больных постоянно заняты потоком беспорядочных мыслей, и ночью и днем они бормочут себе под нос различные вещи или громко выкрикивают»; 2) их понятия и концепции или неконгруэнты, или представлены ложным, ошибочным образом, 3) к их делирию очень часто присоединяется дерзость и ярость, в противоположность меланхолии, всегда «зараженной» страхом и печалью. Болезнь может превратить в одержимого демонами или дьяволом, больные вообще ничего не страшатся и выступают против меча и огня, с мощной силой рвут свои узы и цепи, стремительно одолевают сильных людей, пытающихся их удержать. Сумасшествие, начинаясь от «духов», иногда развивается из очевидной единственной причины — бурной страсти, а иногда из предшествующей причины расположенной в мозгу, как при меланхолии или френезии. Бурной страстью могут являться ужас при виде истинного или воображаемого фантома или привидения, заметный позор, любовная фрустрация, муки совести при нарушении клятвы. Предшествующую сумасшествию мозговую причину Th. Willis называет инициальной (procatarctic), предрасполагающей, главным образом, от предшествующих меланхолии и френезии. Предшествующая сумасшествию причина может быть и в крови (врожденная или приобретенная посредством неправильной диеты, лихорадки и пр.). Также люди с более резким темпераментом, дикими манерами и угрожающим видом по диспозиции своей крови подвержены риску заболеть сумасшествием. Бешенство от укуса животных Th. Willis также причислял к сумасшествию и усматривал его причину в крови.

К первичным симптомам сумасшествия, помимо делириев, ярости, смелости и силы, Th. Willis относил неистощаемость и стойкость к боли. Очень смелые и уверенные «сумаcшедшие» (mad-man) не останавливаются перед опасностями и трудностями, это объясняется тем, что свирепые «животные духи» укрепляют воображение, которому уже никакой объект не кажется большим и великим, наполняют прекардиальную область силой и живо разгоняют кровь по всем частям тела (сила и выносливость таких больных также объясняются особым состоянием «животных духов»).

Сумасшествие Th. Willis дифференцировал на случайное и привычное, которое в свою очередь разделял на наследственное и приобретенное.

Так же как и меланхолию он подразделял сумасшествие по степени выраженности: больные с высокой степенью неистовства (способны принести вред себе и окружающим, должны быть связаны и изолированы) и более мягкой (gentle) степенью. Последние, общаясь с окружающими, воздерживаются от угроз и нанесения вреда. По течению сумасшествие может быть коротким и длительным, постоянным или интермиттирующим. Так же, как и при меланхолии, Th. Willis [26] говорил о неисчислимости форм или «типов» сумасшествия и подразделял его на «сумасшествие по всем предметам», и сумасшествие, главным образом, на одном особенном предмете с суждением, большей частью, верным относительно других предметов», т. е. по сути на общее (универсальное) и частичное (специальное), хотя сами названия он применял только ранее к меланхолии. В отношении прогноза Th. Willis [26] отмечал, что само по себе сумасшествие не ведет к смерти, однако лечение его очень затруднительно, поскольку больные — враги врачу и самим себе и сопротивляются всякому лечению. «Наследственное сумасшествие и сумасшествие от укуса собаки вообще не лечится».

Необходимо отметить, что в качестве наиболее эффективных методов лечения сумасшествия в то время (перечисляются кровопускание, слабительные, рвотные и некоторые фармакологические средства) Th. Willis называл физическое наказание (до эпохи V. Chiarugi и Ph. Pinel оставалось более века). Подход Th. Willis к больным привычным сумасшествием можно назвать дискриминационным: в связи с их неизлечимостью он предлагал их всех направлять в «госпитали сумасшедших людей», где их следует содержать как «новую ужасную нацию людей, противоположную разумным людям, и являющихся нашими антиподами». Хотя тут же он замечал, что если собрать всех «дураков и сумасшедших» в одном месте, он не знает, был бы мир равным образом разделен на них и людей здравомыслящих и благоразумных.

«Тупость» («глупость», morosis) относится, по Th. Willis, главным образом, к рациональной душе (а при меланхолии и сумасшествии поражается телесная душа) и означает «дефект интеллекта и суждения», однако рассматривается среди болезней головы или мозга, поскольку — «затемнение высшей души», происходящее от повреждения воображения и памяти, которое в свою очередь обусловлено «животными духами» и самим мозгом. Рациональная душа существует и в сенситивной, или телесной душе, являющейся главным местонахождением воображения (по убеждению Th. Willis [26], локализующееся в мозге в мозолистом теле), которое, как и память (ее автор помещает в кортикальный костный мозг), при тупости часто также бывает дефектной. Конечной причиной тупоумия, имбецильности, являются вездесущие «животные духи» (становятся вялыми и тяжелыми) или сам мозг.

Th. Willis [26] выделял врожденное тупоумие, которое может быть наследственным: когда «дураки рождают дураков», и случайным, когда очень мудрые и одаренные люди производят дураков (возможную причину случайного слабоумия он видел в том, что умные родители слишком много учились, читали, размышляли, и их «животные духи» значительно израсходовались). Также врожденное тупоумие бывает у детей от родителей, которые вели неумеренный образ жизни; родителей, разбитых престарелым возрастом; пьяниц; мягких, феминизированных мужчин; и родителей, страдающих параличами, конвульсиями и эпилепсией («следует рождаться от родителей со здоровой психикой в здоровом теле»).

Второй вариант «тупоумия» развивается постепенно у лиц, изначально умелых и находчивых (Th. Willis пытался объяснить этот феномен на микроуровне ферментацией и дегенерацией крови до бледной субстанции). На клиническом же уровне Th. Willis замечал, что ум некоторых людей испытывает усиление и уменьшение согласно периодам их возраста: «я знал многих чрезвычайно проницательных, понятливых и способных к учебе людей в детском возрасте, чьи литературные произведения и речи вызывали восхищение, но становясь молодыми людьми, они были уже туповатыми и «тяжеловатыми», так, кто был вначале очень красивым, потом становился совершенно некрасив». Встречается и обратное, когда многие вначале непонятливые и неспособные к учебе, по прошествии периода детства демонстрируют и отличный ум, и красоту. Поэтому мальчики, представляющиеся туповатыми в раннем возрасте, с созреванием мозга могут стать достаточно находчивыми.

Еще ряд различных причин тупоумия — сильные удары и повреждения головы (особенно при падении с высоты); пьянство и неумеренное употребление алкоголя, опиатов; бурные и внезапные страсти тоже делают тупоумным («подобно обращенным в бегство неожиданной атакой солдатам, они не сразу приходят в себя и неспособны какое-то время исполнять приказы»). Тяжелые заболевания головы также могут вести к слабоумию (эпилепсия, паралич).

Th. Willis [26] отличал тупоумие от глупости по степени выраженности: «глупые хорошо и быстро понимают простые вещи и крепко хранят их в памяти, но вследствие дефекта суждения составляют и разделяют понятия порочно, и, действуя странно и неумело, вызывают смех у прохожих». Напротив, тупоумные вследствие дефекта воображения, памяти и суждения не понимают ни быстро и ни хорошо, их простота более несчастна и в их внешнем облике и поведении заметна болезнь. При этом Th. Willis выделял два типа тупоумия по тому же критерию, по которому разделял меланхолию на общую и частичную: некоторые «тупоумные» неспособны ко всем вещам, другие — только к нескольким. «Некоторые полные дураки в изучении букв или гуманитарных наук, но способны к механическим наукам. Другие неспособны ни к тому, ни к другому, но легко понимают сельское хозяйство, животноводство, предпринимательскую деятельность».

Прогноз Th. Willis [26] при врожденном тупоумии, или тупоумии по неизвестной причине, сохраняющемся до зрелого возраста, — почти никогда не вылечивается, также некурабельно тупоумие в случаях, если оно некоторое время длится после травм головы, бурных страстей и эпилепсии. Иногда тупоумие проходит после лихорадки. Хотя врожденное или приобретенное слабоумие бывает и нельзя вылечить, но его можно исправлять, многие «тупоумные способны к некоторому обучению (если это не просто сумасшествие или вялость) с помощью учителя и врача».

Th. Willis говорил о высоком родстве «сумасшествия» и «меланхолии», переходе одной болезни в другую и упоминал об их возможных переходах в тупоумие. При этом различные картины болезни он пытался объяснить различными состояниями вездесущих «животных духов».

Th. Willis выделял частичную (специальная) и общую меланхолию, частичное и общее помешательство, и частичное и общее тупоумие. К помешательству и тупоумию, он, однако, не прилагал соответствующих названий (special и universal), которые употребляет для характеристики меланхолии. Акцент на термине «частичное сумасшествие» делал позже знаменитый «голландский Гиппократ» H. Boerhaave, являвшийся крупнейшим представителем школы «ятромехаников» и обладавший огромным авторитетом в медицине, выходящим даже за пределы Европы. Именно H. Boerhaave (1709, 1715) [27, 28], в остальном мало что поменявший в классификации и психопатологии психических расстройств, идущей от Галена (с сохранением френезии и тупоумия), определил саму меланхолию в «Афоризмах о знании и лечении болезней» по сути как частичное помешательство: «длительный стойкий бред без лихорадки, касающийся одного предмета», а мания (во французcком переводе manie, в английском — madness, т. е. помешательство), согласно H. Borhaave, представляет собой лишь усиленную степень меланхолии. Из определения меланхолии исчез присущий пониманию меланхолии Th. Willis и Аретея печальный и тревожный аффект, но меланхолия (в рамках которой, как и ранее, у H. Boerhaave остались ипохондрия и английский сплин) и сумасшествие (мания) превратились в континуум. Благодаря авторитету H. Boerhaave видоизмененное понимание меланхолии как частичного помешательства было принято повсеместно. Как частичное (partialis) сумасшествие определяет меланхолию в своей классификации болезней (1763) друг H. Boerhaave, знаменитый шведский ботаник, врач и систематик C. Linne [36, 37]. К парциальному сумасшествию C. Linne относил и везанию^​3​᠎, а к общему (universalis) — аменцию и манию. Такое понимание меланхолии переходит и в классификацию знаменитого шотландского врача W. Cullen [25], на которого ссылался и V. Chiarugi [14—16], формулируя свою концепцию единого психоза и классификацию психических расстройств.

У W. Cullen [25, 37] в везаниях (входят в его нозологии в класс неврозов, или «нервных болезней») или «расстройствах интеллектуальных функций», для которых свойственно «общее повреждение суждения» (соответствующих классу mentales у C. Linne [36]) отсутствуют галлюцинации (или ложные перцепции), которые он счел нужным переместить в класс «локальных болезней». Поэтому его классификация психических расстройств имеет больше сходства с классом «паранойи» в классификации болезней немецкого врача и химика R. Vogel [37, 39], нежели везаниями F. de Sauvage [38]. Следует отметить, что ипохондрию и эпилепсию W. Cullen не включал в порядок «везаний», а отнес к другим «порядкам» нервных болезней: «адинамиям» и «спазматическим повреждениям анимальных функций» соответственно, а истерию — к «спазматическим повреждениям натуральных функций». Везании W. Cullen рассматривал как первичные болезни, а галлюцинации и Morositas («ошибочные страсти»), возникающие на их фоне, как только симптомы. Далее W. Cullen делил везании на поражающие личность в бодрствующем состоянии и во сне. В свою очередь везании, возникающие в состоянии бодрствования, делились на delirium (бред) — ошибочное суждение и fatuity (слабоумие) — слабость и несовершенство суждения. Поскольку люди значительно различаются по способности к суждению, W. Cullen [25] формулировал критерии того, какую ошибку суждения следует считать болезненной (delirium): «поскольку наше суждение проявляется в суждении о нескольких отношениях вещей, ложные суждения — это те, которые отличаются от единого суждения об отношениях вещей большинства людей, и особенно, если это суждение очень отличается от тех, которые формировала сама личность обычно до этого». Ошибочное суждение об отношениях часто сопровождается ложными восприятиями внешних объектов (без очевидной причины на то в органах чувств). Эти ложные восприятия зависят от внутренней причины (internal cause) — воображения, проистекающего из состояния мозга и представляющего объекты, которые не существуют. Ложные перцепции необходимым образом вызывают бред, который и является, согласно W. Cullen [25], болезнью (disease). Другая наблюдающаяся деталь бреда — необычная ассоциация идей, которая также может рассматриваться как общий болезненный признак поражения интеллектуального органа, состоящий в прерывании и извращении обычных функций памяти, необходимых для выполнения суждения. Наконец, W. Cullen выделял и третью деталь бреда — эмоцию, или страсть, иногда гневного, иногда робкого типа, причем эта эмоция непропорциональна — какова бы ни была причина в перцепции и суждении — как обычному, присущему до этого нраву самой личности, так и нраву большинства людей. В результате W. Cullen дал следующее развернутое определение бреда (delirium): ложное суждение бодрствующей личности, происходящее от перцепций воображения или ложных воспоминаний и обычно продуцирующее диспропорциональные эмоции. Существенно, что Th. Willis рассматривал delirium как симптом болезни, а W. Cullen — как род болезни, саму болезнь.<