Несмотря на разработку новейших антибактериальных средств, нейроинфекции являются одной из частых причин младенческой смертности, заболеваемости и детской инвалидности [1]. К наиболее тяжелым их формам относится бактериальный менингит (БМ). Каждый год более 1,2 млн людей заболевают БМ, около 170 000 случаев заканчивается летальным исходом, причем большинство из них приходится на детский возраст [2]. В Европейских странах уровень распространенности пневмококкового менингита составляет 40 случаев на 100 000 населения, а связанная с ним летальность — 18—27% [3, 4]. В Российской Федерации из числа БМ официально регистрируется только менингококковая инфекция. Анализ данных официальной статистики за последнее десятилетие свидетельствует о снижении заболеваемости генерализованными формами менингококковой инфекции в 2,7 раза, но при этом число летальных исходов уменьшилось в 2,1 раза. Ежегодно в стране возрастает число случаев БМ неменингококковой и неясной этиологии [5].

В настоящее время особое внимание исследователей занимает проблема изучения патогенеза и расширения возможностей диагностики БМ различного генеза и их прогноза [6]. Стандартные серологические пробы, наиболее активно используемые в клинической практике, имеют ряд существенных ограничений с точки зрения их диагностического потенциала. Между тем при бактериальных инфекциях с гнойным менингитом и в диагностике сепсиса большое значение придается исследованию белков острой фазы и противовоспалительных цитокинов.

Острофазные белки выполняют функции медиаторов иммунной системы, непосредственно участвуют в реакциях, направленных на удаление повреждающего фактора, локализацию очага повреждения и восстановление нарушенной структуры и функции [7]. В регуляции синтеза острофазных белков в печени активно участвуют различные классы интерлейкинов, что позволяет считать комплекс острофазных белков и цитокинов единой гомеостатической системой, дисбаланс которой отражает многие аспекты течения инфекционных заболеваний [6, 7]. Исследования этой системы находят все более широкое применение в неврологии, в том числе с точки зрения ее взаимоотношений с рядом новых перспективных биологических показателей — таких как прокальцитонин и неоптерин [8]. Установление соответствующих клинико-биохимических корреляций может позволить не только уточнить механизмы развития воспалительного процесса в ЦНС, но и определить риск возникновения тяжелых форм БМ у детей. Большое значение при этом имеет оценка роли изучаемых показателей в качестве клинико-лабораторных биомаркеров течения и прогноза БМ.

Цель настоящего исследования — совершенствование клинико-лабораторной диагностики БМ у детей.

В Московской инфекционной клинической больнице № 2 за период с 2012 по 2015 г. были обследованы 57 пациентов с БМ в возрасте от 4 мес до 10 лет. Средний возраст больных составил 3,84±0,49 года. В выборке было практически равное число мальчиков и девочек — 50,8% и 49,2%.

Всем пациентам проводилось комплексное клиническое обследование в детском отделении (зав. — И. А Солдатова) указанной больницы (глав. врач — С.В. Краснова). Оно включало оценку соматического статуса по методике Н.П. Шабалова [9], неврологического статуса по методике Б. Бейтса (1996) [10] и Л.О. Бадаляна [11]. Особое внимание уделялось неврологическим нарушениям и глубине расстройств сознания с помощью шкалы комы Глазго (Glasgow Coma Scale, GCS).

Максимальная заболеваемость БМ отмечалась в возрасте 1—5 лет; тяжелое течение менингита наблюдалось в 46 (81%) случаях, относительно благоприятное — в 11 (19%). 20 (27,8%) пациентов были госпитализированы на 3—5-е сутки от начала заболевания, 7 (11,5%) — в более поздние сроки.

Всем пациентам для подтверждения возбудителя назофарингита и выявления назофарингеального носительства были проведены бактериологическое исследование слизи из носоглотки; посев крови и цереброспинальной жидкости (ЦСЖ) на стерильность; клинический и биохимический анализ крови. С целью выявления специфических антител было проведено серологическое исследование крови в парных сыворотках — реакция непрямой гемагглютинации, реакция латекс-агглютинации. Для этиологической расшифровки БМ сыворотка крови и ЦСЖ исследовались методом полимеразной цепной реакции (ПЦР).

Иммунологическое исследование сыворотки крови и ЦСЖ с определением уровня интерферона-α (ИФФ-α), -β (ИФФ-β) и -γ (ИФН-γ) осуществлялось с помощью метода иммуноферментного анализа (ИФА). Для определения концентраций ИФН-α использовали тест-систему производства ЗАО «Вектор-Бест», (Новосибирск, Россия), порог чувствительности — 5 пг/мл; ИФН-β — набор реагентов Human IFN-β («Fujirebio Inc», Япония), порог чувствительности — 3 пг/мл; ИФН-γ — набор реагентов Human IFN-γ («Invitrogen», США), порог чувствительности — 3 пг/мл.

У всех пациентов в экспресс-лаборатории больницы № 2 (зав. — Т.Н. Молотилова) измерялась концентрация прокальцитонина и неоптерина в сыворотке крови и ЦСЖ (метод ИФА). Исследование прокальцитонина проводилось с помощью тест-системы производства ЗАО «Вектор-Бест», порог чувствительности — 0,04 нг/мл; исследование неоптерина — с помощью набора реагентов Neopterin ELISA («BioСhemMack», Россия), порог чувствительности — 0,7 нмоль/л (прибор Immunomat TWIN system).

У всех пациентов в лаборатории онтогенеза и коррекции системы интерфероногенеза Федерального научно-исследовательского центра эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи исследовали обмен цитокинов (метод ИФА). С помощью наборов производства ЗАО «Вектор-Бест» был определен фактор некроза опухоли-α (ФНО-α) и интерлейкин-8 (ИЛ-8), порог чувствительности — 5 пг/мл. Концентрация цитокинов в образцах определялась графически с помощью построения калибровочной кривой «оптическая плотность/концентрация».

Во всех случаях в Центральном научно-исследовательском институте эпидемиологии было проведено молекулярно-генетическое исследование сыворотки крови и ЦСЖ для амплификации генетического материала микроорганизма, содержащегося в исследуемом клиническом материале, методом ПЦР.

Для исключения другой патологии ЦНС и диагностики возможных осложнений проводили нейровизуализационные исследования — компьютерную (рентгеновская) томографию (КТ) и/или магнитно-резонансную томографию (МРТ) головного мозга в отделении лучевой диагностики инфекционной больницы № 2 (зав. — С.Н. Тройняков). По показаниям назначали консультации специалистов — оториноларинголога, офтальмолога, проводилась электрокардиография (ЭКГ) и рентгенография легких.

Учитывая данные об идентичности развития БМ независимо от этиологии [12], проводилиь сравнение биомаркеров при менинго-, пневмококковом и гемофильном менингитах.

Статистическую обработку полученных данных осуществляли с помощью программ R Studio, Excel. Использовали критерии χ² Пирсона, Уилкоксона и Андерсона—Дарлинга. Для контроля групповой вероятности ошибки применяли метод Холма. Уровень достоверности был выбран равным 0,05.

Уточненная этиологическая структура БМ в обследованной нами выборке пациентов представлена в таблице. Как видно из таблицы, 64,9% больных страдали генерализованной менингококковой инфекцией, что подтверждает ее ведущую роль в возникновении БМ у детей.

У 41 (67,2%) больного был отягощенный преморбидный фон: перинатальное поражение ЦНС — у 14 (23%), частые ОРВИ — у 13 (22%), анемия — у 7 (11%), персистирующая герпесвирусная инфекция — у 7 (11,2%), а также их сочетание в различных комбинациях. У пациентов с сопутствующей соматической и/или неврологической патологией БМ протекал достоверно тяжелее, что подтвердилось статистическим анализом данных клинических шкал (р<0,05).

При осмотре кожных покровов у 23 (37,7%) больных в области ягодиц, бедер и голеней выявлялась геморрагическая сыпь, у 5 (8,2%) — петехии на слизистых оболочках, конъюнктиве и коже лица. Выявление этих признаков имеет большое значение и уже при клиническом осмотре позволяло с большей степенью вероятности диагностировать генерализованную менингококковую инфекцию.

Практически у всех пациентов при осмотре выявлялись общеинфекционные проявления: выраженная интоксикация, ощущение недомогания, гиперемия лица, миалгии, тахикардия и лихорадка. У детей 1-го года жизни в начале заболевания отмечались общее беспокойство, категорический отказ от приема пищи, реже — пронзительный крик. У 47 (77,1%) больных старше 1 года заболевание манифестировало с повышения температуры тела до 39—39,9 °С.

Неврологическая непароксизмальная симптоматика была представлена общемозговыми и менингеальными симптомами: у 3 (5,3%) пациентов была кома 1-й степени (4—8 баллов по GCS), у 3 (5,3%) — сопор (9—12 баллов), у 2 (3,5%) — оглушение (13—14 баллов); у 49 (85,9%) — уровень сознания соответствовал нормальным показателям. На распирающую головную боль предъявляли жалобы 36 (63%) больных, среди них у 13 (36%) — она сохранялась в течение первых 3 сут от начала заболевания. В 38 (62,9%) наблюдениях отмечалась повторная рвота 1—3 раза в сутки в течение первых 24 ч от дебюта заболевания. Выявляемые у больных менингеальные симптомы включали ригидность затылочных мышц у 57 (100%) пациентов, симптомы Кернига у 42 (68,8%) и Брудзинского у 37 (60,6%). В ряде случаев имело место сочетание указанных менингеальных симптомов, при этом у 39 (68%) пациентов на ранней стадии заболевания менингеальный симптомокомплекс был слабовыраженным. У 13 (21,3%) больных 1-го года жизни выявлялся симптом выбухания и напряжения переднего родничка. Положительный симптом «подвешивания» Лесажа обнаружен у 1 младенца. Гиперестезия отмечалась у 48 (78,6%) пациентов независимо от возраста, среди них у 10 (16,4%) больных с длительностью симптоматики более 3 сут от начала заболевания.

Выявленные очаговые неврологические симптомы свидетельствуют о вовлечении в патологический процесс при БМ пневмококковой этиологии у детей не только вещества головного мозга, но и в отдельных случаях корешков черепных нервов. Глазодвигательные расстройства (косоглазие, диплопия, птоз), обусловленные вовлечением черепных нервов, обнаружены у 3 (4,9%) больных. Эти нарушения были транзиторными, и через 3—7 дней от начала заболевания движения глазных яблок восстанавливались.

У 3 (4,9%) пациентов с тяжелым гемофильным менингитом (1 ребенок) и пневмококковым гнойным менингитом (2) неврологическая пароксизмальная симптоматика была представлена однократными генерализованными клоническими или сложными фокальными моторными приступами в начале заболевания, подтвержденными результатами ЭЭГ-исследования.

Важнейшее значение в диагностике БМ имеют результаты исследования ЦСЖ (клеточный состав, биохимические показатели и др.).

Независимо от этиологии БМ, практически у всех больных в ЦСЖ до начала лечения были обнаружены выраженный (четырехзначный) нейтрофильный плеоцитоз, протеинрахия, снижение уровня глюкозы, повышение уровня лактата и D-димера. На момент отмены терапии отмечалась существенная нормализация показателей ЦСЖ: двузначный плеоцитоз — 54,44 (от 19,00 до 81,00) в 1 мкл, протеинрахия — 0,56 (от 0,34 до 0,57) г/л, нормальный уровень глюкозы, преобладание в мазке лимфоцитов. На рисунке показаны достоверные различия показателей цитоза у больных до начала проведения антибактериальной терапии и после ее отмены (р<0,05).

Уровень прокальцитонина в крови в начале заболевания составил 5,83 (0,035—12,8) нг/мл, в динамике после окончания лечения — 0,41 (0,09—1,01) нг/мл (норма — от 0 до 0,05 нг/мл); в ЦСЖ аналогичные показатели составили 0,93 (0,034—7,8) нг/мл и 0,14 (0,01— 0,81) нг/мл соответственно (норма — 0 до 0,1 нг/м). Уровень неоптерина в крови при поступлении в клинику составил 54,9 (16,6—215,538) нмоль/л), в динамике — 19,56 (4,63— 56,7) нмоль/л (норма — от 0 до 10 нмоль/л); в ЦСЖ — 69,3 (22,3—154,6) нмоль/л и 35,2 (3,7—94,54) нмоль/л соответственно (норма — от 0 до 5,5 нмоль/л). Во всех случаях различия концентраций перечисленных выше веществ до и после лечения были статистически достоверными (р<0,05).

Нами была выявлена определенная связь уровней прокальцитонина и неоптерина с формой БМ у детей. Так, максимальные показатели уровня прокальцитонина в крови и ЦСЖ обнаружены при генерализованной менингококковой инфекции (30,358 и 5,96 нг/мл соответственно) и Hib-менингитах (20,465 и 0,55 нг/мл соответственно). Установлена высокая корреляционная зависимость между уровнем прокальцитонина, лейкоцитов в ЦСЖ и сыворотке крови до начала лечения (р<0,05), а также между уровнем прокальцитонина и неблагоприятным течением заболевания (коэффициент риска возникновения осложнений для высокого уровня прокальцитонина составил 0,363). Максимальные показатели уровня неоптерина в ЦСЖ и сыворотке крови обнаружены при генерализованной менингококковой инфекции (соответственно 21,86 и 49,14 нг/мл) и при Hib-менингитах (25,59 и 59,00 нг/мл).

При оценке уровня провоспалительных цитокинов в ЦСЖ были получены следующие данные: ИЛ-8 — 5678,5 пг/мл (от 0 до 250 пг/мл), ФНО-α — 7790 пг/мл (от 0 до 250 пг/мл), ИФН-γ — 7,3 пг/мл (норма от 0 до 2000 пг/мл). Таким образом, в группе пациентов с БМ содержание изученных цитокинов было достоверно выше нормы (р<0,05 для всех исследованных молекул). Нами выявлена прямая корреляционная зависимость между тяжестью БМ и уровнем ИЛ-8: при легком течении заболевания уровень ИЛ-8 составил 3443 пг/мл, при тяжелом течении — 7275,90 пг/мл (различия достоверны на уровне р<0,05).

Всем пациентам с БМ назначалась антибактериальная терапия препаратом первой линии — цефтриаксоном (цефалоспорин III поколения) из расчета 100 мг/кг/сут однократно внутривенно. При внутривенном введении цефтриаксона в дозировке 500 мг, 1 и 2 г терапевтическая концентрация в плазме крови составила 82, 151 и 257 мкг/мл соответственно. У 20 больных цефтриаксон оказался неэффективным. В комбинированной антибактериальной терапии 12 пациентам назначали препарат второй очереди выбора из группы карбапенемов (меронем) из расчета 120 мг/кг/сут в 3 приема. При внутривенном введении меронема в дозе 250, 500 и 1 г в течение 30 мин максимальная концентрация составила 11, 23 и 49 мкг/мл соответственно. В единичных случаях назначали другие антибактериальные соединения (амикацин, ципрофлоксацин, пенициллин). Продолжительность антибактериальной терапии определяли клинической реакцией, этиологией и возрастом больного.

Иммуноглобулин (октагам) был назначен 35 больным, средняя курсовая доза составила 1 г/кг. Наиболее тяжелым пациентам назначали кортикостероиды (дексаметазон). Перспективность применения тех или иных подходов иммуномодулирующей терапии в комплексной терапии БМ у детей показана многими авторами [11—13].

В качестве иллюстрации тяжести течения и исходов БМ приводим одно из наших клинических наблюдений.

Девочка В., 2 лет, была доставлена бригадой скорой медицинской помощи в отделение реанимации и интенсивной терапии Московской инфекционной клинической больницы № 2 в крайне тяжелом состоянии.

Анамнез заболевания: ребенок заболел остро накануне вечером — повышение температуры тела до 39 °C, вялость, снижение аппетита, повторная рвота, головная боль, светобоязнь. На протяжении 3 дней назначались жаропонижающие препараты, однако состояние ребенка постепенно ухудшалось: появились жалобы на отсутствие зрения, сонливость; отмечался бред, позже потеря сознания, однократный (генерализованный) судорожный приступ.

При поступлении: тяжесть состояния ребенка была обусловлена симптомами интоксикации, менингеальной, общемозговой и очаговой симптоматикой. Сознание по шкале Глазго 9 баллов. В контакт не вступала, но могла локализовать болевые раздражители. Незначительная ригидность затылочных мышц. Зрачки D>S, фотореакция вялая. Парезов нет, мышечный тонус в конечностях равномерный, без выраженных изменений. Патологических рефлексов нет.

Соматический статус: кожные покровы бледной окраски и влажности, сыпи нет. Видимые слизистые чистые, влажные, желтушные, язык обложен белым налетом. Мраморность конечностей, туловища, дистальный акроцианоз. Частота сердечных сокращений — 190—200 в 1 мин, артериальное давление 140/110 мм рт.ст. Тоны сердца приглушены, ритмичные, систолический шум на верхушке и в точке Боткина. Дыхание поверхностное, с незначительным втяжением межреберных промежутков, частота — 15 в 1 мин. В легких дыхание самостоятельное, пуэрильное, среднепузырчатые хрипы с обеих сторон. Живот обычной формы, мягкий, безболезненный. Край печени выступает из-под реберной дуги, закруглен, гладкий, безболезненный. Селезенка не увеличена.

Результаты обследования: ЦСЖ — беловатая, мутная, цитоз 960 л. 1 мкл, белок 3,1 г/л, глюкоза 0,2 мМ/л, лактат 6,82 мМ/л, в мазке 95% н., 5% лимф., много бактерий. Уровень прокальцитонина в ЦСЖ 0,4 нг/мл, неоптерина 21,35 нмоль/л.

В общем анализе крови: лейкоцитоз нейтрофильного характера (16,4·10⁹), тромбоцитопения (54·10⁶), в биохимическом анализе крови: синдром цитолиза (АСТ 867 Ед/л, АЛТ 225 Ед/л), мезенхимально-воспалительный синдром (ЛДГ 5322 Ед/л), нарушение пигментного обмена (общий билирубин 139 мкМ/л, прямой — 90 мкМ/л).

Реакция латекс-агглютинации в ЦСЖ выявила наличие антигена Str. pneumoniae (++++).

Учитывая клинические и лабораторные изменения, был установлен диагноз пневмококкового менингоэнцефалита, осложненного отеком головного мозга.

Начата интенсивная терапия (дегидратация, дезинтоксикация, коррекция свертывающей системы крови, ИВЛ), антибактериальная терапия цефтриаксоном 100 мг/кг/сут и ванкомицином 40 мг/кг/сут, дексазон 0,15 мг/кг/сут. В течение 2 суток пребывания в отделении реанимации и интенсивной терапии состояние ребенка оставалось тяжелым, в связи с чем была проведена повторная люмбальная пункция с целью оценки динамики ликворологических показателей. ЦСЖ — желтоватая, мутная, после центрифугирования ксантохромная, цитоз — 2133 л. в 1 мкл, белок 2,8 г/л, глюкоза 2,6 мМ/л, в мазке 80% н., 20% лимф., эр. 10—15 в поле зрения, лактат 2,9 мМ/л.

Учитывая наличие гиперлейкоцитоза в периферической крови (40,9·10⁹/л), сохранение общемозговой, менингеальной и очаговой симптоматики больной была проведена повторная люмбальная пункция, показавшая сохранение нейтрофильного плеоцитоза и протеинрахии. Проведена смена антибактериальных препаратов на пенициллин (1 300 000 ЕД 6 раз в сутки) и меронем (600 мг 3 раза в сутки), курс в течение 2 недель. Дополнительно проведена иммунозаместительная терапия октагамом в дозе 1 г/кг/курс. В посеве ЦСЖ был выделен Streptococcus pneumoniae, чувствительный к ванкомицину, имипенему, ципрофлоксацину, цефотаксиму, хлорамфениколу, гентамицину и пенициллину. С помощью метода ПЦР в ЦСЖ обнаружена ДНК Streptococcus pneumoniae.

На момент окончания антибактериальной терапии состояние ребенка средней тяжести за счет неврологической симптоматики. Сознание ясное, реакция на осмотр адекватная. Ребенок видит, следит за предметами, но объем движения глазных яблок снижен, D>S. Расходящееся косоглазие за счет правого глаза. В вертикальном положении наблюдается горизонтальный нистагм, иногда с ротаторным компонентом. Объем движения в конечностях полный, мышечный тонус равномерный, сила сохранна. Сухожильные рефлексы оживлены; патологических — нет. Сидит только с поддержкой. Короткое время стоит на ногах с поддержкой, делает несколько шагов, но быстро оседает. Координаторные пробы выполняет неуверенно. Менингеальной, общемозговой симптоматики нет.

Санация ЦСЖ при контрольной люмбальной пункции отмечена на 19-й день от момента начала антибактериальной терапии, при этом уровень прокальцитонина в ЦСЖ снизился до 0 нг/мл, неоптерина — до 4,7 нмоль/л. На МРТ головного мозга выявлена картина многоочагового поражения вещества головного мозга супратенториальной локализации, открытая внутренняя прогрессирующая гидроцефалия.

При дальнейшем катамнестическом наблюдении за ребенком на фоне реабилитационной терапии (через 1 год) отмечены медленное восстановление двигательных навыков, выраженная психоэмоциональная лабильность. На МРТ головного мозга выявлена прогрессирующая внутренняя гидроцефалия, требующая оперативного лечения. После проведения ликворошунтирующей операции состояние значительно улучшилось. В настоящее время речевое и психическое развитие ребенка соответствует возрасту, двигательная активность полностью восстановлена.

В данном наблюдении видна тяжесть течения пневмококкового менингоэнцефалита у ребенка 2 лет при поздней госпитализации с развитием ряда наиболее часто встречающихся осложнений (отек головного мозга, гидроцефалия).

В настоящей работе представлены результаты обследования группы страдавших БМ детей, причем доминирующим (64,9% наблюдений) инфекционным агентом был грамотрицательный диплококк (палочка Вейксельбаума), ответственный за развитие менингококковой инфекции. Независимо от этиологии, в клинической картине БМ наблюдалась классическая триада синдромов: общеинфекционный, общемозговой и менингеальный.

В нашем исследовании у 67,2% пациентов обнаружен отягощенный преморбидный фон. Известно, что у детей, перенесших внутриутробную хроническую гипоксию или родовую травму, резко возрастает проницаемость гематоэнцефалического барьера, нарушается нейроэндокринная регуляция [14]. Поэтому у наших пациентов с сопутствующей патологией БМ протекал достоверно тяжелее. Данное клиническое наблюдение имеет большое значение с практической точки зрения, поскольку выявление сопутствующей патологии позволяет оценить прогноз, своевременно распознать осложнения течения болезни и предпринять адекватные меры, направленные на их лечение и профилактику.

Несомненный интерес исследователей вызывает возможность клинического использования прокальцитонина как маркера тяжелого течения инфекционного процесса. Установлено избирательное повышение уровня прокальцитонина в крови и ЦСЖ при тяжелых бактериальных инфекциях, неопластических процессах и аутоиммунных расстройствах [15]. Известно, что максимально высокое содержание прокальцитонина в биологических жидкостях выявляется при бактериальном сепсисе и септическом шоке. Полученные нами результаты, свидетельствующие о прямой связи уровня прокальцитонина в крови и ЦСЖ с выраженностью воспалительных реакций и тяжелым течением заболевания, подтверждают его роль как маркера тяжести и прогноза БМ у детей.

Важным маркером активации клеточного иммунитета в ЦСЖ является неоптерин, напоминающий структурой молекулу фолиевой кислоты. Неоптерин синтезируется преимущественно макрофагально-моноцитарными клетками под действием ИФН-γ, продуцируемого Т-лимфоцитами [15]. Синтез ИФН-γ характерен для большинства клеточных цитотоксических иммунных ответов в ходе противовирусного или противоопухолевого иммунного ответа, при воспалении различной локализации, а также специфического иммунного воспаления при аутоиммунных заболеваниях. Согласно данным Н.С. Карнаевой и соавт. [16], ИФН-γ идентифицирован как единственный цитокин, способствующий значительной индукции неоптерина. В отличие от резкого повышения уровня неоптерина у больных с вирусной инфекцией при острой бактериальной инфекции чаще регистрируется его нормальное или слегка повышенное значение. Важно отметить, что при затяжной бактериальной инфекции его уровень позволяет определить эффективность проводимой терапии. Указанные выше авторы считают. что показатели неоптерина могут быть использованы в дифференциальной диагностике бактериальных инфекций, что подтверждают результаты и нашего исследования. Было установлено, что высокие значения содержания неоптерина характеризуют генерализованную форму менингококковой инфекции и Hib-менингиты.

В исследовании М.А. Насра [12] было показано, что при БМ на несколько порядков увеличивается продукция провоспалительных цитокинов в ЦСЖ (ИЛ-8, ФНО-α и ИФН-γ), что совпадает с полученными нами данными. По мнению R. Prasad и соавт. [17], изначально низкий уровень ИЛ-8 свидетельствует о наличии первичного очага инфекции в организме, тогда как в нашем исследовании была выявлена прямая корреляционная зависимость между уровнем ИЛ-8 и тяжестью БМ.

Таким образом, проведенное нами исследование показало, что БМ у детей — сложные, многофакторные заболевания. В их развитии имеют значение инфекционные, аутоиммунные и метаболические механизмы, тесное переплетение которых определяет особенности клинической картины, течения и прогноза болезни.

Нами выявлены и охарактеризованы особенности неврологических проявлений БМ в зависимости от этиологии, соматической отягощенности и сроков от момента манифестации симптомов болезни. Впервые выявлена корреляция между уровнем прокальцитонина, неоптерина и ИЛ-8 в ЦСЖ и крови больных и тяжестью течения заболевания, уровнем воспалительных реакций в ЦСЖ и формой Б.М. Полученные результаты имеют важное значение для разработки информативных биомаркеров, помогающих осуществлять прогнозирование течения и исходов БМ.