Первичная лимфома ЦНС (ПЛЦНС) представляет собой редкий агрессивный подтип неходжкинской лимфомы, развивающийся в паренхиме головного или спинного мозга, в области лептоменингельных оболочек и/или глазах. Наиболее частой локализацией ПЛЦНС является паренхима головного мозга (ГМ). ПЛЦНС следует отличать от вторичных лимфом ЦНС, в случае которых наблюдается системное поражение внутренних органов с сопутствующим поражением ЦНС.

Первичная лимфома ЦНС составляет ~4% всех первичных опухолей ЦНС и 4—6% всех экстранодальных лимфом. Годовая заболеваемость, по данным общенациональных популяционных исследований, составляет от 0,3 до 0,6 случаев на 100 тыс. человек [1]. Заболеваемость ПЛЦНС существенно выросла за последние 50 лет, особенно среди пожилых. У иммунокомпетентных пациентов заболевание часто диагностируется в возрасте 50—70 лет, тогда как у пациентов с ослабленным иммунитетом болезнь проявляется в возрасте 30—40 лет. Пациенты, длительно получающие иммуносупрессивные препараты (например, по поводу перенесенной трансплантации органов или в связи с аутоиммунными заболеваниями), являются основной группой риска развития ПЛЦНС.

Развитие ПЛЦНС связано с несколькими патогенетическими механизмами, а именно мутациями в специфических генах (например, MYD88, PIM1, ATM и TP53) и нарушение регуляции сигнальных путей JAK/STAT, NF-kB, toll-подобного рецептора и B-клеточного рецептора [2—4]. Кроме того, ПЛЦНС обладает избирательным ангиотропизмом: скопление опухолевых клеток вокруг кровеносных сосудов считается основной причиной нарушения гематоэнцефалического барьера (ГЭБ) [5].

Почти во всех случаях гистологический подтип ПЛЦНС соответствует диффузной крупноклеточной B-клеточной лимфоме, менее 4% ПЛЦНС имеют T-клеточное происхождение [6]. Клинически ПЛЦНС, как правило, проявляется очаговым неврологическим дефицитом, снижением когнитивных функций, спутанностью сознания, внутричерепной гипертензией. Одним из частых симптомов является поражение черепных нервов, в частности n.abducens и n.facialis [7]. Судороги наблюдаются реже, чем при других опухолях ГМ (у 10—20% пациентов) [8]. Лептоменингеальное поражение выявляется в 15—20% случаев [9], тогда как зрительные нарушения в виде снижения остроты зрения или ощущение тумана перед глазами, обусловленные поражением стекловидного тела/сетчатки, наблюдаются в 30% и могут предшествовать появлению неврологических симптомов или развиваться одновременно с ними [10].

При МРТ наиболее часто выявляются единичные или множественные изо- или гипоинтенсивные на T1- и T2-взвешанных изображениях (ВИ) очаги с признаками отека, а также ограничением диффузии на DWI (диффузионно-взвешенное МРТ). На постконтрастных T1-ВИ (T1+C) характерно диффузное или гомогенное накопление контрастного вещества (КВ) [11].

Клиническая картина, данные МРТ и лабораторных исследований цереброспинальной жидкости (ЦСЖ), наблюдаемые при ПЛЦНС, часто могут быть идентичны таковым при широком спектре заболеваний, таких как глиомы высокой степени злокачественности, различные демиелинизирующие поражения, а также инфекционные и гранулематозные заболевания [12]. В таких случаях постановка окончательного диагноза может быть крайне затруднительной.

Кроме того, до манифестации ПЛЦНС в редких случаях может наблюдаться феномен «сторожевой демиелинизации», характеризующийся наличием многоочагового поражения ЦНС демиелинизирующего характера. Очаги могут быть неотличимы от таковых при рассеянном склерозе (РС) или остром рассеянном энцефаломиелите (ОРЭМ) как радиологически, так и гистологически [12—17]. Предполагается, что демиелинизация, а также обнаруживаемые инфильтраты T-клеток в биопсийном материале представляют собой клеточно-опосредованный иммунный ответ, направленный против лимфомы [18,19].

В настоящей статье представлена серия клинических случаев, описывающих пациентов с ПЛЦНС, у которых первоначально предполагался диагноз демиелинизирующего заболевания ЦНС.

Клиническое наблюдение 1

Пациентка М., 41 г., обратилась в ФГБНУ «Научный центр неврологии» (НЦН) с жалобами на головные боли преимущественно односторонней локализации, иногда сопровождающиеся тошнотой и рвотой, фото- и фонофобией, купирующиеся приемом нестероидных противовоспалительных прераратов продолжительностью до 72 ч. Перед возникновением приступа головной боли отмечала появление вялости и сонливости, нечеткости зрения. Из анамнеза известно, что в течение последних 2 лет — периодические эпизоды онемения в левых конечностях, обычно возникающие после стресса, длящиеся от нескольких часов до нескольких дней. На МРТ ГМ, выполненной за 1 мес до обращения, визуализировался T2-гиперинтенсивный очаг в правой теменной доле с признаками накопления контрастного вещества (КВ) (рис. 1, а). Выявленные изменения были трактованы как венозная мальформация. Пациентке был установлен диагноз: «мигрень с аурой».

Рис. 1. Клиническое наблюдение 1. а — T2/T2-FLAIR ВИ, б — DWI, в — T1+C ВИ.

1. МРТ (1 мес до первого визита): очаг в правой теменно-затылочной области. 2. МРТ (7 мес после первого визита): увеличение размера очага. 3 — МРТ (12 мес после первого визита): положительная динамика в виде регресса очага в правой теменно-затылочной области. 4. МРТ (16 мес после первого визита): появление очага в левых подкорковых узлах, с накоплением КВ. 5. МРТ (18 мес после первого визита): увеличение очага в левых подкорковых узлах. 6. МРТ (24 мес после первого визита): регресс очага в левых подкорковых узлах.

Через 7 мес, после выраженного стресса, у пациентки вновь развилось онемение и слабость в левых руке и ноге. При МРТ ГМ наблюдалась картина крупного T2-гиперинтенсивного очага в лобно-теменно-затылочной области с признаками накопления КВ, единичных очагов в лобных долях (рис. 1, б). Пациентка была госпитализирована в ФГБНУ НЦН с целью проведения дифференциальной диагностики между аутоиммунным процессом и лимфомой ЦНС. В неврологическом статусе: легкий центральный левосторонний гемипарез, легкая левосторонняя гемигипестезия. В клиническом анализе ЦСЖ: белок — 0,342 г/л, цитоз — 12/3 (лимфоциты), 3-й тип синтеза олигоклонального IgG/ антител (АТ) к миелинолигодендроцитарному гликопротеину (MOG), АТ к декарбоксилазе глутаминовой кислоты (GAD) обнаружено не было. Анализ крови на маркеры системных аутоиммунных заболеваний выявил лишь небольшое повышение титра АТ к двуспиральной ДНК — 30,1 нг/мл (норма 0—25 нг/мл). Проведена позитронно-эмиссионная томография всего тела, совмещенная с компьютерной томографией (ПЭТ КТ) — данных о наличии патологической метаболической активности выявлено не было. По совокупности полученных данных был установлен диагноз атипичного демиелинизацирующего заболевания. Проведен курс пульс-терапии метилпреднизолоном, с незначительным положительным эффектом, рекомендовано динамическое наблюдение. После выписки из стационара состояние пациентки оставалось стабильным. На МРТ, выполненном через 12 мес от первого визита, не обнаружено отрицательной динамики со стороны очагового поражения (рис. 1, в).

Через 16 мес от первого визита у пациентки развилась головная боль, слабость и судорожные подергивания в левых конечностях. По данным МРТ ГМ отмечалось появление крупного очага в левых подкорковых узлах с признаками активности на T1+C (рис. 1, г). В неврологическом статусе: центральный трипарез с легким снижением мышечной силы в правой руке и умеренным — в левых руке и ноге, левосторонняя гемигипестезия. При повторном анализе ЦСЖ: цитоз 49/3 (лимфоциты — 20 клеток, нейтрофилы — 28, моноциты 1), поликлональный тип синтеза IgG в крови и ЦСЖ (1-й тип). Маркеры системных заболеваний, АТ к аквапорину-4 и МОГ — отрицательны. Выполнено иммунофенотипирование клеток ЦСЖ — опухолевой популяции не выявлено. Проведен онкологический поиск: анализ крови на онкологические маркеры, КТ органов грудной клетки (КТ ОГК), ультразвуковое исследование (УЗИ) органов брюшной полости (ОБП), малого таза, молочных желез — патологических изменений не выявлено. Проведена пульс-терапия метилпреднизолоном, со слабо выраженным положительным эффектом. Учитывая миграцию очагов, по данным МРТ в динамике, полное исчезновение очагов в ответ на гормональную терапию, МР-признаки ограничения диффузии по данным DWI, наиболее вероятным диагнозом являлась лимфома ЦНС. Пациентке было рекомендовано выполнение биопсии образования ГМ.

После выписки состояние продолжало ухудшаться, наблюдалось снижение зрения и появление речевых нарушений. По данным МРТ ГМ, через 18 мес от первого визита обнаружено увеличение очага в подкорковых узлах слева (рис 1,5). Пациентке была выполнена стереотаксическая биопсия: в гистологическом препарате частицы ткани ГМ с массивным диффузным инфильтратом из крупных клеток с морфологией центробластов и иммунобластов, участками периваскулярного роста, очаговыми кровоизлияниями. Клетки опухолевого субстрата экспрессируют CD45, CD20, CD79a. Индекс пролиферативной активности Ki-67 составляет 70—80% позитивных клеток. MUM1+, BCL2+. Установлен диагноз: «Первичная диффузная B-клеточная крупноклеточная лимфома ЦНС».

Через 19 мес от момента первого визита было начато химиотерапевтическое (ХМТ) лечение: метотрексат 7 г и ритуксимаб 375 мг/м². На фоне 8 курсов ХМТ клинически отмечалось улучшение состояния в виде полного регресса слабости, шаткости при ходьбе, нарушений речи. По данным МРТ (рис. 1, е) также отмечается положительная динамика в виде регресса очагов.

Клиническое наблюдение 2

У пациента Г., 75 лет, появилась шаткость при ходьбе, постепенно нарастающая слабость в ногах, а также боли в области затылка, в плечах, преимущественно возникающие в горизонтальном положении. На МРТ ГМ, выполненных через 1 мес от дебюта симптоматики, были выявлены множественные гиперинтенсивные на T2/T2-FLAIR-ВИ очаги, расположенные субкортикально, перивентрикулярно и инфратенториально, а также крупный T2-гиперинтенсивный очаг в черве мозжечка слева с распространением на левую гемисферу мозжечка, без перифокального отека, с признаками накопления КВ (рис. 2, à. а—г). При МРТ шейного отдела спинного мозга визуализировался T2-гиперинтенсивный очаг на уровне C₂-C₃ с выраженным перифокальным отеком и гомогенным накоплением КВ (рис. 2, à, д—е). Через 2 мес после манифестации жалоб пациент был проконсультирован нейрохирургом, предположено наличие новообразования головного и спинного мозга, рекомендовано хирургическое лечение. Перед операцией назначена терапия дексаметазоном по схеме: 16 мг/сут — 10 дней, затем 12 мг/сут — 4 дня, 8 мг/сут — 4 дня, 4 мг/сут — 2 дня, 8 мг через день — в течение 1 мес. На фоне гормональной терапии была отмечена положительная динамика в виде нарастания силы в руках и ногах, регресса болевого синдрома. По данным повторного МРТ ГМ и шейного отдела спинного мозга (через 3 мес после манифестации), отмечалось уменьшение размеров и выраженности контрастирования очагов в мозжечке и в спинном мозге на уровне C₂-C₃. Учитывая положительную клиническую и нейровизуализационную динамику, нейрохирургами было принято решение воздержаться от хирургического лечения. Пациент направлен в ФГБНУ «НЦН» для дообследования.

Рис. 2. Клиническое наблюдение 2. а, б, ж — T2-ВИ, в, г, к — T1+C, д, е — карта ИКД.

1. МРТ (через 1 мес после манифестации): множественные T2-FLAIR-гиперинтенсивные очаги, расположенные субкортикально, перивентрикулярно и инфратенториально, очаг в мозжечке накапливает КВ; T2-гиперинтенсивный очаг на уровне C₂-C₃ с выраженным отеком (1Ж) и накоплением КВ (1К), признаки легкого ограничения диффузии в стволе. 2 — МРТ (через 9 мес после манифестации): образование сливных очагов в ГМ, появление новых очагов в мозжечке и в продолговатом мозге с признаками накопления КВ (2Е).

Через 4 мес после манифестации у пациента развились гипестезия в правой половине тела, ощущение прохождения электрического тока при касании, тазовые нарушения. На амбулаторном приеме в ФГБНУ «НЦН» (6 мес от дебюта) пациент предъявлял жалобы на шаткость при ходьбе, слабость в левой половине тела, повышенную чувствительность в правой половине тела, головную боль, боль в области шеи, задержки мочеиспускания. В неврологическом статусе наблюдался легкий левосторонний гемипарез, легкое повышение мышечного тонуса в левой ноге, повышение сухожильных рефлексов с ног с акцентом слева, патологический рефлекс Бабинского слева, болевая гиперестезия по проводниковому типу справа с уровня C₃-C₄, сегментарное нарушение чувствительности слева на уровне C₅-C₆, задержки мочеиспускания. Пациент был госпитализирован. При обследовании в клиническом анализе ЦСЖ выявлен легкий лимфоцитарный цитоз — 16/3, белок 0,574 г/л, 1-й тип синтеза IgG. Иммунофенотипирование ЦСЖ: клеточный состав представлен T-лимфоцитами; при исследовании с АТ к TCR Cb1 моноклональная популяция среди T-лимфоцитов не выявлена, опухолевая популяция не выявлена. Антинейрональных АТ в крови и ЦСЖ, АТ к MOG, АТ к аквапорину-4 обнаружено не было. При КТ ОГК, УЗИ ОБП, УЗИ предстательной железы — без патологических изменений. Была проведена пульс-терапия метилпреднизолоном в общей дозе 2,5 г с положительным эффектом в виде нарастания силы в ногах, улучшения ходьбы. Пациент выписан с рекомендациями по выполнению ПЭТ КТ с 11C-метионином и стереотаксической биопсии образования ГМ.

В дальнейшем состояние пациента ухудшалось. По данным МРТ ГМ через 9 мес от манифестации наблюдалось образование сливных очагов в ГМ, появление новых очагов в области ствола ГМ и мозжечка (рис. 2,2). С этого момента пациент самостоятельно не передвигался, был прикован к постели. Через 11 мес после манифестации — летальный исход. При посмертном патологоанатомическом исследовании диагностирована диффузная крупноклеточная B-клеточная лимфома ЦНС.

Клиническое наблюдение 3

Пациент Б., 39 лет, заболел остро после психоэмоционального стресса, когда появилось выраженное системное головокружение, в связи с чем пациент самостоятельно обратился за проведением МРТ. По данным МРТ ГМ в T2 ВИ выявлены многочисленные гиперинтенсивные очаги с признаками накопления КВ, а также признаками ограничения диффузии по данным DWI. МРТ шейного и грудного отделов спинного мозга (7 день) без патологии. При обследовании у невролога по месту жительства, учитывая многоочаговое поражение ГМ, признаки накопления КВ всеми очагами, молодой возраст пациента, проводился дифференциальный диагноз демиелинизирующих заболеваний. При дообследовании: общеклинические анализы — без отклонений от норы. В ЦСЖ— 1-й тип синтеза. Проведена пульс-терапия метилпреднизолоном (5 г) ex juvantibus, на фоне чего отмечалось улучшение состояния в виде уменьшения координаторных нарушений. В течение полутора месяцев состояние пациента постепенно ухудшалось, однако за медицинской помощью он не обращался.

В связи с выраженным нарастанием симптоматики на 49 день госпитализирован в неврологическую клинику ФГБОУ ВО «СибГМУ» Минздрава России. В клинической картине отмечались: альтернирующий паралич Раймона—Сестана, центральный тетрапарез (легкий справа, рефлекторный слева), выраженные координаторные нарушения, выраженные стволовые нарушения, умеренные чувствительные нарушения. На фоне повторного курса пульс-терапии метилпреднизолоном (5 г) наблюдалось частичное улучшение в виде уменьшения выраженности парезов, дизартрии и координаторных нарушений. По данным УЗИ ОБП (53 день) отмечались гепатомегалия, признаки холангиохолецистита. По данным биохимического анализа крови: гипербилирубинемия (общего билирубина до 59,5 мкмоль/л, прямой билирубин 16,5 мкмоль/л), аланинаминотрансфераза 94 ед/л, щелочная фосфатаза 46 ед/л. По данным МРТ ГМ (55 день) наблюдалось значительное увеличение размеров наблюдаемых ранее очагов, нарастание перифокального отека (рис. 3).

Рис. 3. Клиническое наблюдение 3. а — T2- FLAIR ВИ, б — DWI, в — T1+C.

1. МРТ: очаги с неровными и нечеткими контурами в правых лобной, височной и левой теменной долях, в ножке мозжечка. Отмечаются признаки ограничения диффузии по данным DWI, а также неоднородное накопление контраста всеми очагами (1В). 2. МРТ (55 день): отрицательная динамика в виде увеличения размеров очагов, нарастания отека.

По результатам ПЭТ КТ с ¹⁸F-фтордезоксиглюкозой (¹⁸F-ФДГ) (68 день) выявлена повышенная метаболическая активность в левой теменной доле, правой лобной доле, ножке мозжечка, в области S6 правого легкого, в области печени. С целью внутренней декомпрессии (срединные структуры смещены вправо до 0,4 см) и получения гистологического материала проведена краниотомия (83 день). По результатам иммуногистохимического исследования (99 день) установлен диагноз: «диффузная B-крупноклеточная лимфома, анапластический вариант, bcl-2(+), bcl-6(+), с высокой экспрессией p53, Ki67 — 95%, с поражением левой теменной доли, правой лобной доли, мозжечка, ствола ГМ, печени (предположительно). Клиническая стадия IVA. IELGS — 2 балла».

Согласно клиническим рекомендациям по лечению ПЛЦНС, с учетом распространенности процесса, молодого возраста, соматического статуса выбрана схема «Метотрексат + Цитарабин». На 106 день начат курс системной противоопухолевой терапии. На 108 день развилась острая почечная недостаточность и миелотоксическая панцитопения, на 112-й день — септический шок, к 114-му дню наступил летальный исход.

Обсуждение

Проведение дифференциального диагноза между ПЛЦНС и аутоиммунными заболеваниями, в первую очередь атипичными демиелинизирующими поражениями, остается актуальной клинической задачей [20]. Анализируя представленные клинические наблюдения, в первом случае сомнения в диагнозе ПЛЦНС вызывали обнаружение у пациентки 3-го типа синтеза олигоклонального IgG, системных АТ, а также длительная ремиссия (около 10 мес после гормональной терапии). В свою очередь, в пользу диагноза лимфомы служили факты исчезновения очагов в ответ на гормональную терапию, миграция очагов по данным МРТ в динамике, ограничение диффузии по данным DWI. Во втором клиническом случае сомнения в диагнозе ПЛЦНС вызывало наличие многоочагового поражения ГМ с расположением очагов перивентрикулярно, субкортикально и в мозжечке, сочетанное поражение головного и спинного мозга, отсутствие ограничения диффузии по данным DWI; в пользу данного диагноза свидетельствовало выраженное клиническое улучшение на гормональной терапии и миграция очагов по данным МРТ. В третьем случае сомнения в диагнозе ПЛЦНС были связаны с особенностями нейровизуализационной картины, представленной множественными очагами без масс-эффекта.

К признакам, указывающим на высокую вероятность ПЛЦНС, могут быть отнесены: пожилой возраст, ухудшение клинического состояния, несмотря на лечение предполагаемого демиелинизирующего заболевания, а также прогрессирование очагового поражения по данным нейровизуализации с течением времени. Гомогенное ограничение диффузии по данным DWI является характерным для ПЛЦНС, однако может наблюдаться не во всех случаях, а также встречаться при описании острых очагов демиелинизации. Кроме того, при псевдотуморозной форме демиелинизации можно наблюдать гетерогенное ограничение диффузии, однако при малом размере очага о гетерогенности судить сложно. Золотым стандартом диагностики лимфомы ЦНС в настоящее время остается стереотаксическая биопсия — инвазивная процедура, имеющая свои ограничения и потенциальные негативные последствия.

Сложность постановки диагноза ПЛЦНС без выполнения биопсии обусловливает поиск диагностических маркеров, обладающих высокими чувствительностью и специфичностью. Так, например, в настоящее время в некоторых центрах уже используется исследование ЦСЖ методом проточной цитометрии, обладающее точностью в отношении диагностики лимфоидных новообразований от 0,3 до 42,9% [12, 21]. Следует отметить, что клетки в ЦСЖ легко разрушаются от внешних воздействий, и их необходимо анализировать в течение нескольких часов после забора ЦСЖ или помещать в стабилизирующую суспензию. Этот метод диагностики был использован у двух описанных нами пациентов (клинические случаи 1 и 2) и показал ложноотрицательный результат. Другим методом обнаружения зрелых B-лимфоидных клеток является тестирование методом полимеразной цепной реакции реаранжировок генов тяжелых цепей иммуноглобулинов, для которого не требуются интактные клетки [12, 22]. Кроме того, определенной диагностической ценностью в отношении ПЛЦНС обладает измерение уровней цитокинов остеопонтина и интерлейкина (IL)-10 в ЦСЖ пациентов [12] (табл. 1).

Диагностическая мощность IL-10 в ЦСЖ при ПЛЦНС

Список потенциальных биомаркеров постоянно пополняется. Так, например, в работе D.M. Waldera-Lupa и соавт. (2020) у пациентов с ПЛЦНС (n=47) по сравнению с пациентами с вторичными лимфомами ЦНС (n=13), РС (n=23), глиомами (n=10), другими опухолями (n=17) и контрольной группой (без опухолей, n=21) с помощью протеомных подходов анализа ЦСЖ методами масс-спектрометрии были идентифицированы высокие уровни белков V-set and Immunoglobulin Domain-Containing Protein 4 (VSIG4), Transmembrane Glycoprotein NMB (GPNMB4) и Apolipoprotein C-II (APOC2) [26]. VSIG4 является фагоцитарным рецептором и тормозит пролиферацию T-клеток и продукцию IL-2. GPNMB — гликопротеиновый неметастатический белок меланомы B или тип нейрокинина-1, индуцируемый гематопоэтическим фактором роста, конститутивно экспрессируется в головном мозге. APOC2 играет важную роль в метаболизме липопротеинов и активирует липопротеинлипазу для гидролиза триглицеридов. По результатам ROC-анализа, комбинация обнаружения всех трех биомаркеров-кандидатов продемонстрировала высокую точность для диагностирования ПЛЦНС при попарном сравнении с РС, глиомами и контролем (площадь под кривой (AUC) 0,901, AUC 0,953, AUC 0,85 соответственно).

Среди потенциально возможных диагностических инструментов можно выделить комбинированное применение ПЭТ КТ с ¹⁸F-ФДГ и введение глюкокортикостероидов ex juvantibus как альтернативу гистологическому подтверждению диагноза в случае невозможности выполнения биопсии [27]. В исследовании C. Chiavazza и соавт. было продемонстрировано, что при ПЭТ с ¹⁸F-ФДГ до лечения среднее значение максимального уровня накопления ¹⁸F-ФДГ (SUVmax) в опухоли составляло 24,8 (8,75—60,75), а средний индекс накопления (отношение средней метаболической активности в 1 см³ наиболее активной части опухоли к неизмененной мозговой ткани контралатерального полушария) составил 3,24 (2,17—5,12). Через 1 нед после диагностической терапии кортикостероидами степень уменьшения объема опухоли на T1-взвешенной МРТ с контрастированием составила от 21 до 68%. Средняя общая доза и продолжительность приема глюкокортикостероидов составляли 719 мг в виде преднизолона и 6,5 дней соответственно. Однако следует учитывать, что глюкокортикостероиды могут вызывать быстрое уменьшение выраженности клинических симптомов и очаговых поражений по данным нейровизуализации, что в последующем может приводить к ложноотрицательным результатам биопсии и увеличивать период установления диагноза ПЛЦНС [12].

Кроме этого исследуется роль микроРНК в отношении диагностики ПЛЦНС. В работе M. Zajdel и соавт. были выявлены значимо более высокие уровни микроРНК-21, микроРНК-19b и микроРНК-92а в ЦСЖ пациентов с ПЛЦНС по сравнению с больными доброкачественными новообразованиями ГМ (чувствительность 63%, специфичность 80%) [28].

Исторически прогноз ПЛЦНС был крайне негативным: общая выживаемость без лечения составляла 1,5 мес, а 5-летняя выживаемость находилась на уровне 30%. Однако благодаря внедрению схем химиотерапии на основе метотрексата в высоких дозах был достигнут существенный прогресс в лечении такой группы пациентов, что привело к значительному росту выживаемости. Своевременная диагностика и вовремя начатая терапия поможет увеличить качество и продолжительность жизни пациентов с ПЛЦНС.

Заключение

В настоящее время диагноз ПЛЦНС остается затруднительным, что ведет к отсрочиванию необходимого лечения. В свою очередь, своевременная диагностика и лечение имеют решающее значение, в связи с чем необходимы междисциплинарные усилия неврологов, радиологов, нейрохирургов и молекулярных биологов, гистологов для ведения таких пациентов и разработки новых диагностических подходов.

Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.