Пандемия коронавирусной инфекции (COVID-19) уже с первых недель поставила много проблем перед специалистами в области психического здоровья, в том числе в области аддиктивных расстройств, касающихся как химических, так и нехимических (поведенческих) форм зависимости. Уже первые публикации, появившиеся на основе китайского опыта после начала пандемии, свидетельствовали, что 46,8% испытуемых сообщили о повышенной зависимости от использования интернета. Распространенность тяжелой интернет-зависимости (ИЗ) выросла до 23% по сравнению с 3,5% до начала пандемии COVID-19, а степень зависимости повышалась в 20 раз чаще, чем снижалась (60 против 3%). Рецидивы злоупотребления алкоголем и курения были относительно частыми — 19 и 25% соответственно. При этом 32% регулярно употребляющих алкоголь и 20% регулярно курящих увеличили количество употребления алкоголя во время пандемии [1]. В первых отчетах 2020 г. фиксировали рост потребления как классических психоактивных веществ (ПАВ) (алкоголя, опиатов и пр.), так и новых дизайнерских наркотиков (спайсы, синтетические психостимуляторы и др.). Все это происходило на фоне снижения доступности специализированной помощи в рамках противоэпидемических мероприятий.

Специалисты высказывали опасения, что в режиме изоляции и карантина произойдет всплеск не только химических, но и поведенческих аддикций, особенно в онлайн-формах. Действительно, во французском исследовании (n=11 391) [2] респонденты сообщили об увеличении привычек, связанных с зависимостью, в частности 28,4% — об употреблении калорийной/соленой пищи, 64,6% — об использовании персонального компьютера (ПК), 35,6% — об употреблении табака, 24,8% — об употреблении алкоголя и 31,2% — об употреблении конопли. Опасения касались прежде всего гемблинга и гейминга (пристрастие к онлайн-играм) [3].

Вместе с тем следует отметить, что в первые дни пандемии Всемирная организация здравоохранения [4] осторожно рекомендовала онлайн-игры как здоровое времяпрепровождение и продвигала их со стороны игровой индустрии, иногда посредством совместных кампаний, таких как инициатива «Играем порознь вместе» [5]. Некоторые предварительные результаты также подтвердили мнение, что интернет-игры представляют собой относительно безопасный и экономичный способ уменьшить чувство одиночества и эмоционального стресса, оставаясь в помещении [6, 7]. Кроме того, дистанционное общение с друзьями с помощью видеоразвлечений рассматривалось как способ избежать других вредных привычек (например, употребления алкоголя и других психоактивных веществ), а игры рассматривались как потенциальный механизм «обоснования вмешательств, направленных на улучшение психического здоровья» [8].

Говоря об интернет-зависимости (ИЗ) в целом, можно констатировать, что на фоне роста пользования интернетом, ее уровень во время пандемии увеличился. Онлайн-опрос с большой выборкой (n=20 472) был проведен с 24 марта по 30 апреля 2020 г. в Китае, где исследовалась распространенность и тяжесть ИЗ на основе теста на интернет-зависимость (IAT), а также оценивали факторы риска, связанные с увеличением времени, затрачиваемого на использование интернета, и тяжестью ИЗ. Общая распространенность ИЗ среди населения в целом во время пандемии составила 36,7%, а тяжелая — 2,8% по шкале IAT. Время, затрачиваемое на использование интернета для развлечения, значительно увеличилось во время пандемии, и почти ¹/₂ участников сообщили об увеличении тяжести ИЗ. Факторы риска увеличения времени, затрачиваемого на использование интернета, и серьезности ИЗ и ее тяжести включали меньшее количество социальных контактов, ощущение давления и влияния на состояние психического здоровья из-за COVID-19, а также чрезмерную увлеченность видеоиграми [9]. Таким образом, можно утверждать, что рост ИЗ в Китае уже в начале пандемии оказался существенным, если брать во внимание предшествующие исследования до COVID-19, где ее распространенность оценивалась от 8,5 до 31,0% [10].

В турецком исследовании школьников 9—10 классов (n=1572) [11] изучалась распространенность ИЗ и психосоциальных проблем, а также сопутствующих факторов у подростков во время пандемии COVID-19. Показано, что распространенность психосоциальных проблем составила 20,7%. Небольшой процент подростков (4,8%) имели ограниченные симптомы ИЗ. Риск психосоциальных проблем был достоверно выше у подростков, чьи отцы не работали, доходы семьи которых были меньше расходов, а ежедневное время использования интернета составляло 3 ч и более. Риск ИЗ был значительно выше у мужчин, чьи матери имели уровень образования средний и ниже среднего, доход семьи был меньше расходов, а продолжительность пользования интернетом составляла 5 и более лет. Выявлена положительная корреляция между ИЗ и средним баллом по шкале психосоциальных проблем [11]. Наряду с проблемами в психосоциальном функционировании само ощущение одиночества, усилившееся в пандемию, напрямую связано с ростом ИЗ [12].

Исследование интернет-гейминга выполнялось на выборке из 1778 детей и подростков (50,7% мужского пола) на юго-западе Китая. Данные собирались с двумя временными интервалами: до пандемии COVID-19 (с октября по ноябрь 2019 г. — [T1]) и во время пандемии COVID-19 (с апреля по май 2020 г. — [T2]). Были собраны данные о предполагаемом воздействии COVID-19, использовании видеоигр, игровом интернет-расстройстве (IGD), а также симптомах депрессии и тревоги. Результаты показали, что как использование видеоигр, так и IGD значительно увеличились у подростков в период T2. Симптомы депрессии и тревоги на T1 являются предикторами IGD и использования видеоигр в период T2 (особенно для мальчиков), но не наоборот. Предполагаемое воздействие COVID-19 опосредовало взаимосвязь между симптомами депрессии и тревоги на T1 и IGD на T2. Дети и подростки чаще использовали видеоигры на T2, но только подростки значительно увеличивали тяжесть зависимости от видеоигр в период пандемии [13].

Во время пандемии люди могут участвовать в азартных играх, чтобы избавиться от тревоги и опасений по поводу общего благополучия и личного здоровья, развлечься во время затяжных периодов скуки и одиночества или заменить одну вызывающую зависимость привычку более доступной, особенно пытаясь компенсировать снижение профессиональной поддержки от своей зависимости из-за изоляции [14]. Эти и другие факторы теоретически могут способствовать усилению гемблинга во время пандемии, включая, помимо прочего, снижение доступности спортивных мероприятий, на которых можно играть, или наземных игорных заведений (например, казино, букмекерских контор, бинго) и игровых автоматов (там, где это легально); постоянную доступность интернета; ухудшение экономических условий; отсутствие надежды на быструю финансовую помощь. В совокупности эти факторы могут способствовать изменению поведения в отношении азартных игр на индивидуальном и популяционном уровнях.

Однако уже первые публикации, появившиеся в середине и конце 2020 г., дали довольно противоречивую картину. Согласно опросу в Великобритании 537 игроков в апреле 2020 г. оказалось, что большинство (68,4%) респондентов сообщили, что они либо сократили, либо сохранили гемблинг на том же уровне. Между тем 2 (39%) из 5 сообщили о росте азартных игр, примерно каждый 4-й игрок, считал, что либо тратит слишком много (27%), либо у него развивается зависимость (23%) [15]. Похожие тенденции выявил и канадский опрос (n=1500): из тех, кто играл в азартные игры до COVID-19, 27% сообщили, что играют реже, чем обычно, 47% указали, что азартные игры находятся примерно на том же уровне, что и раньше, а 26% сообщили о росте. Трое (28%) из 10 участников, сообщивших об азартных играх в интернете, согласились с тем, что у них может развиться зависимость [16]. В Швеции опрос 2016 взрослых [14] показал, что только 4% участников сообщили об увеличении игрового времени в период пандемии. Психологический стресс был связан с ростом гемблинга и повышенного потребления алкоголя во время пандемии. Согласно данным крупного европейского оператора онлайн-гемблинга [17], в который входят игроки (n=5396) из Швеции, Германии, Финляндии и Норвегии, было проанализировано количество ставок на спорт с начала пандемии. Результаты показали статистически значимое снижение числа игроков, делающих ставки на спорт в онлайн-казино.

С другой стороны, в Global Poker [15] сообщили, что число новых игроков в онлайн-покер увеличилось на 255% с начала пандемии, а согласно индийскому опросу из 393 студентов [18], 50,8% участников сообщили, что в период локдауна их игровое поведение усилилось, а у 14,6% — уменьшилось. Увеличение игрового поведения было связано со стрессом, связанным с экзаменами, и убеждением, что игры помогают бороться со стрессом [19].

Еще один канадский опрос (n=2005) [20] показал, что у тех, кто обычно играл в онлайн-казино во время локдауна, было меньше возможностей играть и в онлайн-игры. У лиц с умеренным риском проблем с азартными играми пристрастие к онлайн-игре во время карантина было в 2 раза выше, а у тех, кто относился к игрокам с высоким риском, — в 9 раз выше. Участие в онлайн-азартных играх во время карантина было выше у тех, у кого были повышенные симптомы тревоги и депрессии. Это нашло подтверждение в австралийском исследовании [21]: большинство людей снизили интенсивность игры, когда азартные игры в обычных местах проведения были недоступны, а возможности для ставок на спорт были ограничены. Лица из группы риска гемблинга стали играть чаще. Сокращение интенсивности гемблинга в мире можно интерпретировать таким образом, что в условиях экономических трудностей и кризисов большая часть населения сокращают свои расходы на азартные игры, однако люди с игровой зависимостью могут увеличить эту активность в попытке улучшить свое финансовое положение.

Обзор D. Hodgins и R. Stevens [21] подтверждает снижение активности азартных игр, совпадающее с мерами по ограничению и закрытию наземных игорных заведений, продвигаемых различными правительствами, и что увеличение частоты гемблинга было связано с рядом переменных, таких как предыдущие проблемы с азартными играми, более молодой возраст и принадлежность к мужскому полу. Несмотря на то что кризис пандемии еще больше подчеркнул существование групп риска к зависимости от азартных игр, долгосрочные последствия до сих пор остаются неизвестными [22].

В недавнем метаанализе, включившем 181 статью [23], констатируется: вопреки ожиданиям, предварительные данные свидетельствуют, что игровое поведение у большинства игроков во время пандемии либо снижалось, либо оставалось прежним. Однако у меньшинства, которое демонстрировало повышенное пристрастие к азартным играм, часто наблюдалось усиление игровой зависимости. Таким образом, рост патологического гемблинга произошел в основном у лиц с зависимостью или группы риска по ее формированию, в то время как в популяции частота азартных игр снизилась или не изменилась.

Пандемия затронула еще одну из возможных форм ИЗ — киберсексуальную зависимость. Практически сразу после начала пандемии резко увеличилось количество запросов в порносайты, особенно в PornHub [24]. Наряду с интересом к порнографии увеличилась частота аутоэротизма, потребления и использования секса по телефону [25].

Предварительные данные, основанные на ретроспективных самоотчетах (например, смотрели ли они меньше, больше или такое же количество порнографии после начала пандемии), показывают, что от 5 до 23% подростков и молодых людей в возрасте от 14 до 35 лет сообщили об увеличении использования порнографии с начала пандемии [26—28]. Вместе с тем, согласно данным большого мультицентрового исследования (n=1771; 47,6% девушек, средний возраст 15,42±0,59 года) [29], среди всех подростков роста интереса к онлайн-порнографии за 1 год пандемии COVID-19 не наблюдалось. Вместе с тем интерес к порнографии у мальчиков немного снизился во время пандемии COVID-19, по сравнению с периодом до COVID-19. Хотя уровень интереса к порносайтам у девочек были низкими до и во время пандемии COVID-19, наблюдалось статистически значимое увеличение уровня интереса у девочек.

Поскольку широкомасштабные локдауны стали обычным явлением во время пандемии, использование порнографии и аутоэротизм могут стать важными способами для выражения сексуальности, что позволит реализовать сексуальные желания в период социального дистанцирования [24]. Причины роста интереса к порнографии представляются следующими: свойства самого интернета, согласно «Triple «A» Engine» hypothesis [30]: accessible, affordable and anonymous — легкая доступность, предоставление бесплатных порнографических услуг и конфиденциальность личности в интернете; стресс, связанный с пандемией, и повышенное сексуальное желание могут побуждать людей к просмотру порнографии [31]; «принудительное воздержание» — когда серверы популярной видеоигры вышли из строя, трафик Pornhub вырос, а поиск по ключевым словам порнографических видео с названием игры увеличился на 60%. Это наблюдение предполагает, что у геймеров могло развиться компенсаторное поведение [32] вследствие воздержания от реальной сексуальной активности; порнография и мастурбация рассматриваются как сексуальные возможности с низким уровнем риска для обеспечения безопасности и поддержания социальной дистанции между людьми [33].

В доступных работах отсутствуют данные о собственно сексуальной аддикции во время пандемии COVID-19, однако стремительный рост просмотра порнографии онлайн может способствовать ее развитию в перспективе.

Нельзя не согласиться с выводами авторов недавнего обзора, посвященного проблемному использованию интернета при пандемии [34], что оно было отмечено резким ростом в самом начале пандемии (т.е. онлайн-игры и просмотр порнографии) и официально признано «расстройством, вызванным аддиктивным поведением» в последнем издании МКБ-11 (т.е. игровые и азартные игры). Как аддиктивное поведение все случаи ИЗ представляют собой проблему общественного здравоохранения и должны рассматриваться с точки зрения психического здоровья [34].

Проблема пищевой аддикции (ПА) также не осталась в стороне во время пандемии. Опросы показали, что уже с начала локдауна ¹/₂ респондентов и более стали больше есть, и эти тенденции чаще встречаются у людей с избыточным весом и ожирением. Почти 30% имели прибавку в весе [35]. Более ¹/₄ опрошенных в настоящее время не имеют физической активности и потеряли контроль над своими обычными привычками питания. Кроме того, стресс, чувство пустоты и скуки коррелируют с потреблением пищи у 37,4, 36,7 и 43% опрошенных соответственно [36].

Косвенным показателем возможного роста ПА является усиление выраженности расстройств пищевого поведения (РПП) в популяции. В мае 2021 г. было проведено поперечное онлайн-исследование для выявления таких факторов, как изменения в выборе продуктов питания, образ жизни, рискованное и защитное поведение, психическое здоровье и социальная демография на РПП среди студентов французского университета [37]. Участвовали 3508 студентов (67,3% девушки, средний возраст 20,7 года (SD=2,3)). Распространенность РПП оказалась высокой и составила 51,6% у женщин и 31,9% у мужчин (p<0,0001). Более низкие оценки пищевой безопасности были связаны с более высоким риском для всех категорий РПП. Депрессия и академический стресс из-за COVID-19 были связаны с РПП независимо от категории. Что касается поведения в отношении здоровья, то строгое соблюдение Национальной рекомендации по питанию было защитным фактором развития нервной булимии, компульсивного обжорства¹ и рестриктивной формы РПП. Меньшая частота умеренной и высокой физической активности была связана с более высоким риском компульсивного обжорства [37]. Ухудшение симптомов РПП, а также тревоги и депрессии во время изоляции было сопряжено со снижением уровня самостоятельности. Более тяжелая симптоматика РПП была связана с менее адаптивными стратегиями преодоления ситуации изоляции, что привело к увеличению массы тела [38].

Распространенность ПА во время пандемии COVID-19, измеренная по Йельской шкале пищевой зависимости 2.0 (YFAS 2.0 — Yale Food Addiction Scale, Version 2.0), составила 14,1%. Средняя прибавка массы тела за время пандемии у 39% респондентов составила 6,53 кг. Наряду с увеличением значения индекса массы тела (BMI — body mass index) в исследуемой группе увеличивалась интенсивность «пищевой зависимости». У лиц с депрессией было статистически значимо больше симптомов ПА, чем у здоровых людей [39].

Пандемия COVID-19 вызвала массовый стресс. Поскольку многие люди справляются со стрессом с помощью еды, в исследовании изучалось, изменилось ли пищевое поведение у взрослых в США после появления пандемии. Были сопоставлены данные общенациональных краудсорсинговых опросов, проведенных 31 марта 2020 г. и 13 февраля 2019 г. Средний уровень потребления пищи, чтобы справиться с ситуацией, и симптомы пищевой зависимости, по-видимому, не изменились на ранних стадиях пандемии; однако взрослые американцы съедали примерно на 14% больше сахара. Более того, сильный стресс в ответ на пандемию был связан с большим количеством еды, потреблением добавленного сахара, симптомами пищевой зависимости, количеством и частотой употребления алкоголя. Эти явления различались в зависимости от карантинных мер с необходимостью оставаться дома, предполагаемой уязвимости к болезням, возраста, пола и даже от принадлежности к политическим партиям США. Авторы заключают, что, хотя пищевое поведение, по-видимому, не претерпело существенных изменений на ранних стадиях пандемии, стресс, вызванный ею, может усилить такие неадаптивные модели преодоления трудностей среди взрослого населения США, как переедание [40].

В перекрестном онлайн-исследовании [40] оценивали пищевую зависимость у взрослых жителей США (в возрасте 18—78 лет; n=288), где заполнялись анкеты об изменениях в весе, еде, физическом состоянии и деятельности до и во время пандемии COVID-19. Лица с пищевой зависимостью набрали в среднем 12,42 фунта (5,63 кг) с марта 2020 г. по сравнению со средним увеличением массы тела на 2,14 фунта (0,97 кг) у людей без пищевой зависимости (p<0,001). Линейный регрессионный анализ с учетом возраста и BMI показал, что пищевая зависимость была независимо связана с увеличением массы тела, большим потреблением ультраобработанных продуктов до и во время COVID-19. Эффекты взаимодействия продемонстрировали, что пожилые люди с пищевой зависимостью могут подвергаться особенно высокому риску увеличения массы тела и дистресса. Настоящее исследование предполагает, что пищевая зависимость является уникальным фенотипом, помимо влияния BMI, для выявления риска негативных последствий COVID-19. Людям с пищевой зависимостью, особенно пожилым, может быть полезна поддержка в контроле веса и приема пищи, вызывающей привыкание, по мере того, как сохраняется пандемия COVID-19 [40].

В недавно опубликованном исследовании [41] определялась распространенность пищевой зависимости у студентов бразильских университетов и оценивалась ее связь с тревогой, депрессией и соблюдением мер социального дистанцирования, принятых во время пандемии COVID-19. Это общенациональное кросс-секционное исследование, как и предыдущее, проводилось с помощью онлайн-анкетирования. Были собраны данные о возрасте, поле, экономическом классе, расе/цвете кожи, антропометрические данные, а также данные о ранее выставлявшемся диагнозе депрессии, тревоги, и данные о соблюдении мер социального дистанцирования. Применялась модифицированная шкала mYFAS 2.0. Были включены 5368 участников, средний возраст которых составил 24,1±6,3 года, большинство из них были женщины (n=3990; 74,3%), а средний BMI в выборке составил 24,5±5,3 кг/м². Распространенность пищевой аддикции составила 19,1%. Наблюдалась связь ПА с депрессией, но не с приверженностью к соблюдению мер социального дистанцирования. Кроме того, показано, что более склонны к ПА студенты с тревогой, депрессией, избыточной массой тела или ожирением, а также женщины [41].

Важным представляются возможные меры профилактики и коррекции поведенческих аддикций во время пандемии COVID-19. Китайские исследователи показали, что терапевтические вмешательства в виде тренингов осознанности (mindfulness) на основе логотерапии могут значительно снизить степень ИЗ у подростков в период COVID-19, улучшить положительные эмоции, уменьшить отрицательные эмоции, облегчить степень тревоги и депрессии [42].

Профилактические меры могут быть общими, направленными на укрепление здоровья в целом: планирование времени (еженедельно); регулирование сна, время приема пищи; физическая активность; релаксация и другие снимающие стресс упражнения. Кроме того, необходимо выделять время на общение с близкими; найти свое пространство в доме/квартире; следить за новостями. Также предлагаются специфические меры при вынужденном избыточном использовании интернета: осознание, самоконтроль и регулирование времени за ПК; мониторинг и регулирование поведения детей, использование цифровых оздоровительных приложений; использование аналоговых технических инструментов для контроля времени в интернете (например, наручных часов, будильников); поддержание связи с друзьями, родственниками и знакомыми; обращение за помощью в случае необходимости [43].

Возможности мониторинга игрового поведения детей должны поддерживаться родителями независимо от потребности в домашнем обучении и социализации. Они относятся к количеству экранного времени (например, ограничение использования ПК или смартфона во время приема пищи или за 1 ч до сна), а также к качеству экранного времени (например, путем повторных проверок, что игровой контент соответствует возрасту) [44]. Кроме того, следует поощрять инновации игровой индустрии в отношении разработки видеоигр и мобильных приложений, которые могут улучшить практику самоконтроля и отслеживания настроения [45]. Это поможет улучшать психофизическое здоровье пользователей, снижать их тревожность, действие стресса.

Заключение

В эпоху COVID-19 профилактическая практика и общие направления коррекционной работы должны учитывать потребности населения в целом, подчеркивая важность саморегулируемого и сбалансированного образа жизни при умеренном и разумном использовании интернета во время пандемии. Терапевтические подходы следует сосредоточить на потребностях групп населения, наиболее уязвимых и потенциально восприимчивых к проблемному использованию интернета во время пандемии, включая медицинских работников, пациентов с психическими и поведенческими расстройствами и детей.

Работа выполнена в рамках Государственного задания (тема №АААА-А18-118012290373-7).

Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

¹ Компульсивное обжорство (binge eating disorder в DSM-5) по своим критериям больше напоминает ПА (аддикцию к перееданию), которая формально в классификациях не представлена.