Введение

В последнее время растет количество публикаций, посвященных исследованиям локальных явлений как при развитии сна, так и на участках его стационарного протекания [1—4]. В настоящей статье представлен критический обзор работ в этой области. Статья не содержит описания новых результатов экспериментов, ее задача — подчеркнуть ряд моментов, существенных для интерпретации результатов, полученных при электрофизиологических исследованиях локального сна, и обратить внимание на важные методические детали изучения локальности электрофизиологических явлений в головном мозге.

Почему понятие локального сна стало обсуждаться в сомнологии сравнительно недавно

Долгое время в сомнологии считали, что нейронная активность, отражающая развитие сна, разворачивается во всех зонах коры головного мозга одновременно. Это заключение базировалось на результатах экспериментов, проводимых на животных, и исследований с участием человека, во время которых исследователи были заинтересованы в том, чтобы как можно скорее получить спящего испытуемого или спящее животное. Для этого в сомнологических лабораториях стремились обеспечить оптимальные условия для развития сна: тишину, низкий уровень освещения, удобные кровати. В этих условиях сопутствующие сну нейрофизиологические процессы развивались достаточно быстро и более или менее одновременно во всех участках коры мозга.

В 70-е годы прошлого века широкое распространение получили электрофизиологические эксперименты, проводимые на поведенчески активных животных в хронических условиях. Естественно, исследователи для получения надежных результатов были заинтересованы в наборе максимального количества данных по ходу эксперимента. Однако животные уставали от монотонных условий работы и начинали засыпать. Задачей экспериментаторов стал поиск приемов продления бодрствования для продолжения программы эксперимента. Неожиданно оказалось, что отдельные корковые зоны могут «выходить из работы» у явно бодрствующих животных. С такой ситуацией в свое время столкнулись и мы. Исследуя отдел коры мозга кошки, который по анатомическим связям и топографии должен был быть аналогичен лобному зрительному полю приматов, мы долго не могли получить ответы нейронов на зрительную стимуляцию. Но однажды во время опыта в поле зрения кошки попала севшая на подоконник птица. И тут огромное количество нейронов буквально взорвалось импульсными разрядами. Потом нейроны этой зоны реагировали и на простые зрительные стимулы, движущиеся в их рецептивных полях. Однако со временем ответы стали снижаться, и после того, как кошка совсем успокоилась, зрительные ответы в этой зоне снова прекратились, сменившись нерегулярной пачечной «фоновой» активностью. Это было описано в работе, посвященной лобному зрительному полю кошек [5]. Однако в то время мы еще не связывали это явление с развитием локального сна в лобных зонах коры мозга.

Картину уменьшения реакций нейронов (вплоть до полного прекращения ответов) по ходу длительных экспериментов мы наблюдали довольно часто и при исследовании теменных зрительных зон. Но все больше углубляясь в исследования корковых механизмов сна, мы поняли, что нерегулярная пачечная активность, замещающая ответы на зрительные стимулы, — просто развитие типичной сонной активности у этих нейронов коры. Причем сон развивался на фоне поведенческого бодрствования, при сохранении зрительных ответов в первичной зрительной коре головного мозга.

Документированное описание развития локального сна появилось позже, когда совместно с немецкими коллегами, исследуя свойства нейронов зрительной зоны V4 обезьян, мы наблюдали систематические эпизоды развития локального сна в этом отделе коры мозга [6]. В этом исследовании, посвященном изучению роли внимания при анализе зрительной информации, обезьяна выполняла задачу отставленного сравнения с эталоном. В процессе опыта в зрительной зоне V4 регистрировали одиночные нейроны и предъявляли определенные зрительные стимулы в их рецептивных полях. Весь эксперимент занимал несколько часов. Первое время нейроны в зоне V4 интенсивно реагировали на появление в их рецептивных полях зрительных стимулов. Однако часто минут через 40 после начала опыта ответы нейронов начинали уменьшаться и вскоре полностью прекращались. В их фоновой активности появлялась типичная картина разрядов медленного сна — короткие импульсные пачки, разделенные паузами молчания. Несмотря на отсутствие реакций нейронов этой зоны на зрительные стимулы, обезьяна продолжала работать без заметного снижения качества выполнения задачи. Когда ответы нейронов на предъявляемые стимулы прекращались, мы останавливали задачу. Обезьяна тут же засыпала в кресле. При этом мы продолжали регистрировать фоновую активность этих нейронов, которая теперь имела типичный для сна характер чередующихся импульсных пачек и пауз. Когда обезьяна просыпалась, снова восстанавливались реакции этих же нейронов на зрительные стимулы. У одной обезьяны, отличавшейся повышенной сонливостью, мы регулярно наблюдали подобную картину и отметили важные особенности развития локального сна [6], к анализу которых вернемся ниже.

Изучая историю исследований сна в России [7], мы обнаружили, что явление локального сна было описано еще в лаборатории И.П. Павлова. При изучении механизмов условных рефлексов исследователи также старались максимально продлить поведенческий эксперимент для получения бóльшего материала. При этом собаки после значительного пищевого подкрепления становились сонливыми. В этих ситуациях экспериментаторы заметили, что условные рефлексы на соматические стимулы начинали снижаться вплоть до полного исчезновения, тогда как рефлексы на слуховые и зрительные стимулы сохранялись [8]. Это явление интерпретировали как развитие локального сна в соматосенсорной коре. И.П. Павлов на своих клинических средах также использовал идею развития сна в ограниченных корковых зонах для объяснения ряда феноменов в психиатрии [9]. Вероятно, возможность развития локального сна в коре мозга в то время представлялась совершенно естественным явлением, и оно никогда не было описано в специальных публикациях.

Новый всплеск интереса к явлению локального сна

В настоящее время мы являемся свидетелями того, что локальный сон привлекает все большее внимание ученых, и описания его проявлений становятся более разнообразными [1—3]. Выпуск журнала «Frontiers in Neuroscience» [4] был полностью посвящен теме локальных аспектов сна и бодрствования. Как это часто случается, популярность явления приводит к размыванию его границ и снижению уровня корректности исследования. На некоторых важных, с нашей точки зрения, моментах в анализе локального сна мы хотим специально остановиться.

Важность определения того, что будет считаться сном в конкретных исследованиях его локальных характеристик

Нам представляется, что для исследования локального сна, прежде всего, важно четко определить, что будет считаться сном в данной конкретной работе. В первых работах в лаборатории И.П. Павлова развитие локального сна определяли по исчезновению реакций животного на некоторые виды внешних раздражителей при сохранности активного поведения и реакций на другие раздражители [8]. Похожий критерий был и в наших работах, когда мы видели локальное исчезновение ответов нейронов на зрительные стимулы у животных, продолжающих хорошо решать зрительные задачи [6].

Позже, в процессе развития висцеральной теории сна, у нас появился и другой, более строгий критерий. Корковая зона переходит на режим, свойственный состоянию сна, когда к ней открывается поток интероцептивной информации [10]. При исследовании зрительных зон коры мозга кошек и обезьян было обнаружено, что нейроны, отвечавшие в бодрствовании на зрительные стимулы, во сне устанавливали связи с органами желудочно-кишечного тракта и начинали реагировать на поступающие висцеральные сигналы [11—13].

Появляющиеся при ЭЭГ веретена и последующие дельта-волны, часто используемые как объективный признак развивающегося сна, по нашему мнению, отражают именно начало поступления в кору висцеральной информации. Действительно, органы желудочно-кишечного тракта имеют ритмическую перистальтику, сердечные сокращения и дыхательные движения также имеют свои ритмы. Интерференция приходящих от них ритмически организованных электрических сигналов и отражается в волновом характере ЭЭГ медленной фазы сна. Висцеральная теория сна предполагает, что в фазу быстрого сна в кору больших полушарий мозга для анализа начитает поступать информация от органов, не имеющих выраженной ритмической активности, что и определяет десинхронизированный характер ЭЭГ в эту фазу сна [10]. В наших опытах действительно было показано, что проведение в зрительные зоны коры мозга сигналов от органов желудочно-кишечного тракта, хорошо видное в период медленноволнового сна, прекращается в быстром сне [11—13].

Обнаружение поступления в кору висцеральной афферентации во время сна привело к совершенно естественному и простому заключению. Рисунок ЭЭГ определяется особым характером работы нейронов коры головного мозга в период сна, отличающимся от такового в бодрствовании, а также отражает картину афферентного притока, поступающего в данный момент в кору. В бодрствовании в кору мозга направляется поток экстероцептивной и проприоцептивной информации. Во сне туда же открывается проведение интероцептивной афферентации. Наблюдаемый однообразный рисунок десинхронизации ЭЭГ при пробуждении определен тем, что просыпающиеся в сомнологических лабораториях животные или пациенты вынужденно оказываются в ситуации пассивного бодрствования. У них ограничены движения, в окружающей обстановке тихо, практически отсутствует ритмичная сенсорная стимуляция. В результате нейроны коры проявляют несинхронную активность, отражающуюся в рисунке ЭЭГ «пробуждения». Но даже в условиях лабораторий применение ритмических световых вспышек или звуков сразу приводит к появлению в ЭЭГ медленных волн, идущих с частотой стимуляции, — классический феномен навязывания ритма, открытый еще на заре электроэнцефалографии.

Движения конечностей и тела, связанные с активацией многочисленных проприорецепторов, также должны приводить к активации нейронов соматосенсорных зон коры мозга и появлению медленных волн на ЭЭГ-изображениях. Однако при доминирующих сейчас методах регистрации ЭЭГ эти волны маскируются артефактами от вызванных движениями смещений проводов и электродов. В экспериментах на животных, в условиях регистрации, свободных от этих артефактов, движения конечностей действительно сопровождаются волнами, не отличимыми по виду и спектру от типичных волн медленного сна [14]. На рисунке представлены примеры сравнения картин общей ЭЭГ кошки, регистрируемой эпидуральными электродами, и локальных медленных потенциалов (local field potentials — LFP), регистрируемых биполярно в соматосенсорной коре, в период медленного сна (а), в спокойном бодрствовании после пробуждения (б) и в бодрствовании при активных движениях конечностей (в). Для каждого состояния даны две записи. Верхняя запись — это обычная ЭЭГ, регистрируемая между одним «референтным» электродом в затылочной части черепа и вторым «активным электродом», расположенным на поверхности твердой мозговой оболочки над лобными отделами коры. Нижняя запись — регистрация локальной медленной активности между двумя микроэлектродами с расстоянием порядка 300 мкм, погруженными в соматосенсорную кору головного мозга кошки. Обе записи вели одновременно. На записях видно, что в период бодрствования при активных движениях конечностей (фрагмент «в») в локальной ЭЭГ регистрируются медленные волны, не отличимые по характеру от таковых в период медленного сна (фрагмент «а»). Эти волны заметны также и в общей ЭЭГ. Но в этом случае их амплитуда существенно меньше. Это связано с тем, что мы подбирали оптимальные условия стимуляции именно для нейронов коры мозга, расположенных вблизи микроэлектродов. В общей ЭЭГ суммируется активность многих отделов мозга. Однако во время медленного сна во все корковые зоны направляется ритмичная висцеральная афферентация от разных внутренних органов. Интерференцией этих ритмов в объемном проводнике ткани головного мозга и объясняется появление значительных по амплитуде волн в медленном сне.

Сравнение общей эпидуральной ЭЭГ (EEG), представленной на верхних каналах, и локальных медленных потенциалов (LFP), регистрируемых в соматосенсорной коре кошки от двух микроэлектродов с расстоянием 300 мкм (нижние каналы).

а — период медленноволнового сна; б — период пассивного бодрствования после пробуждения; в — бодрствование при активных движениях конечностей.

В ситуациях, когда у человека или животного отсутствуют активные движения, а в окружающей среде нет сильных ритмичных световых или звуковых стимулов, появление медленных волн в ЭЭГ, согласно висцеральной теории сна [10], определяется потоком поступающей в кору висцеральной афферентации. Таким образом, в этих условиях дельта-волны могут свидетельствовать о развитии сна.

Однако тут важно подчеркнуть одно часто забываемое положение. Появление коротких (5—15 с) десинхронизаций в медленноволновой активности во время сна далеко не всегда свидетельствует о пробуждениях. Еще в 70-е годы прошлого века этот вопрос исследовали в лаборатории Т. Ониани в Тбилиси [15]. При регистрации ЭЭГ в хронических экспериментах на кошках было показано, что пороги пробуждения, являющиеся лучшим индикатором глубины сна, не снижались в периоды коротких десинхронизаций. Можно было думать, что такие десинхронизации отражают короткие периоды быстрого сна. Однако при этом пороги пробуждения и не возрастали, что свойственно периодам быстрого сна.

Это свидетельствует о том, что короткие десинхронизации, появляющиеся на фоне волн ЭЭГ, как и веретена, и дельта-волны, — просто одна из черт нормального медленного сна. Появление периодов таких десинхронизаций, видимо, связано с резким кратковременным увеличением частоты импульсации в афферентных волокнах, приходящих в кору головного мозга от висцеральных органов. Это предположение поддерживается нашими наблюдениями активности структур желудочно-кишечного тракта в периоды сна. Было показано, что появление в электрической активности желудка мигрирующих миоэлектрических комплексов, связанных с его резкими сокращениями, часто сопровождается короткими десинхронизациями в корковой ЭЭГ медленного сна [14]. Естественно, такая десинхронизация может проявляться не во всех корковых зонах, а только в тех ее отделах, куда в данный момент проецируются сигналы от соответствующих интерорецепторов. Из вышесказанного следует, что короткие десинхронизации, прерывающие медленноволновую активность, в большинстве случаев могут не отражать пробуждение.

Локальная зависимость амплитуды дельта-волн от активности нейронов перед засыпанием (use dependence)

Большинство исследователей, отмечавших локальные аспекты мозговой деятельности в период сна, придерживались интуитивных представлений, согласно которым сон нужен, прежде всего, для восстановления эффективной работы головного мозга. В подтверждение этого приводили результаты работ, демонстрирующих так называемую локальную зависимость глубины сна нейронов коры от их предыдущей активности до засыпания (use dependence) [16, 17]. Глубину сна ограниченных участков коры в этих исследованиях оценивали по амплитудам дельта-волн, регистрируемых над соответствующими точками. Сначала в опытах на крысах, а потом в исследованиях с участием людей было показано, что провоцируемое в эксперименте увеличение активности нейронов ограниченного участка сенсомоторной коры приводило к росту мощности дельта-волн над этим участком [18, 19]. Действительно, придерживаясь мнения о полной сенсорной изоляции нейронов коры мозга во время сна и считая, что активность корковых нейронов в период сна направлена на восстановление их работоспособности, логично предположить, что амплитуда дельта-волн может отражать силу идущих в это время восстановительных процессов. Тогда, естественно, восстановление должно быть более выражено в тех отделах, которые были особо активированы в предыдущем бодрствовании и наоборот.

Однако после того как было обнаружено проведение интероцептивных сигналов от внутренних органов в кору мозга во время сна, феномен «use dependence» получил простое альтернативное объяснение. Это объяснение опирается на известное свойство посттетанической потенциации, проявляющейся в продолжительном снижении порогов у синапсов, находившихся в условиях длительной активации. Так, после продолжительной стимуляции одной конечности у крысы в упомянутых выше экспериментах у нейронов соматосенсорной коры в зоне проекции этой конечности снижались пороги ответов на входные сигналы. При развитии сна к этим нейронам начинала поступать висцеральная афферентация. Нейроны с более низкими порогами реагировали на эти сигналы сильнее, что и приводило к локальному увеличению амплитуд дельта-волн, отражающих эту висцеральную афферентацию. Поскольку эффект посттетанической потенциации постепенно угасает, можно было ожидать, что и амплитуда возросших дельта-волн вскоре после засыпания должна начать снижаться до нормальных средних величин.

Конечно, и зависимое от предыдущей активации увеличение амплитуды дельта-волн в ограниченных участках коры головного мозга, и появление коротких десинхронизаций в медленном сне в одних участках коры и их отсутствие в других могут быть рассмотрены как локальные проявления процессов, происходящих во время сна. Однако в этом, на наш взгляд, нет ничего удивительного. Господствовавшее представление о развитии нейронной активности, свойственной состоянию сна во всех корковых зонах более или менее одновременно, вовсе не предполагало, что в процессе нормального общего сна все нейроны коры должны работать исключительно синхронно и однотипно. Более того, это просто невероятно, исходя хотя бы из известных механизмов взаимодействия возбудительных и тормозных нейронов. И уже первые многоканальные записи ЭЭГ во время сна показали, что сигналы, регистрируемые в разных каналах, даже если они повторяли некоторые общие черты сна, позволяющие отнести регистрируемые сигналы к одной и той же фазе сна, всегда отличались в деталях.

Таким образом, нам кажется, что применение термина «локальные аспекты сна» к вышеперечисленным явлениям локальных неоднородностей нейронной активности в период общего сна едва ли оправдано.

С другой стороны, реальный локальный сон, связанный с выключением ряда корковых сенсорных зон из информационного обеспечения поведения в бодрствовании, безусловно, заслуживает большого внимания и изучения.

Локальный сон и проблемы сложного поведения в бодрствовании

Выводы о динамике развития сна, базирующиеся на результатах описания нейронной активности, на данный момент можно сделать лишь по отрывочным наблюдениям, главным образом, при исследовании зрительной системы. Было отмечено, что развитие сна начинается с так называемых экстрастриарных зрительных зон или зон «высокого порядка» [6]. Мы уже говорили о том, что нейроны лобной зрительной зоны включались в обслуживание зрения лишь в фазе активного бодрствования, близкого к стрессовому режиму. Упомянутая зона V4, в которой было проведено первое исследование на обезьянах [6], является зоной 4-го экстрастриарного пояса. Нейроны этой зоны часто выключались при первых признаках развития сонливости, тем не менее их выключение не сказывалось на способности обезьяны решать предложенную зрительную задачу. Видимо, задача была достаточно проста и могла быть решена и с меньшим вычислительным ресурсом. Уже на основе этих наблюдений наметился тренд развития сна от зон «высокого порядка», часто еще называемых ассоциативными, в направлении к затылочным зонам. Поскольку количество таких зон высокого порядка максимально в лобных отделах мозга, этот тренд может представляться и как движение от лобного к затылочному полюсу головного мозга.

Этот тренд прослеживался и в работе, выполненной на соматосенсорных зонах коры крыс, где появление медленноволновой активности отмечалось также в направлении от лобного полюса к теменным отделам [1]. Такой же тренд в развитии мощности медленноволновой ЭЭГ-активности был отмечен у пациентов в исследованиях [20, 21]. Исследования динамики распространения сна у человека представлены в подробном обзоре [22].

В последнее время в индустриальных обществах отмечается среднее сокращение продолжительности сна. На этом фоне можно ожидать и учащение случаев появления локального сна. На первых этапах короткие включения локального сна могут и не затронуть качество работы людей в рутинных задачах. Однако неожиданное появление сложных ситуаций, требующих принятия быстрых нестандартных решений, может привести к драматическим ошибкам. Вероятно, именно развитие локального сна у операторов, управляющих сложными технологическими процессами, становится причиной того, что техногенные катастрофы тяготеют к ночному времени. Этот вопрос обсуждался нами ранее [23, 24], а также затронут в упомянутом выше специальном выпуске [25, 26].

К сожалению, людям не дано ощущать состояние своих висцеральных органов, и мозг тут не является исключением. В результате можно чувствовать сонливость, но невозможно оценить, до какой степени кора мозга выключена из обслуживания активного поведения. Это создает большую потенциальную опасность, и обнаружение первых признаков развития локального сна представляется задачей особой важности для прикладной нейрофизиологии. Для подхода к решению этой задачи были сделаны первые наблюдения. Оказалось, что даже в пределах одной зрительной зоны смена афферентации, связанная с развитием локального сна, развивается неравномерно, а засыпание начинается с представительства периферии поля зрения [6]. Таким образом, можно ожидать, что первым признаком локального сна в зрительном поведении будет возрастание порогов обнаружения сигналов, предъявляемых на периферии поля зрения. Это открывает путь к целенаправленному исследованию в этом направлении и последующему созданию устройств, детектирующих по этому критерию первые признаки появления локального сна.

Локальное бодрствование и проблемы обеспечения полноценного висцерального здоровья

Очевидно, что локальный сон и локальное бодрствование — это два неразрывно связанных и всегда идущих параллельно процесса. Действительно, если развивается локальный сон и часть корковых зон выключается из обслуживания поведения, можно сказать, что организм продолжает активность в состоянии локального бодрствования. Состояние локального бодрствования может быть длительным и хроническим у короткоспящих людей. И если первоначально это может не отражаться на поведении, несмотря на неизбежный при этом локальный сон, то, безусловно, начнет отрицательно сказываться на работе висцеральных систем. Эффективное управление висцеральным статусом организма, учитывая сложности решаемых при этом задач, всегда требует участия всех корковых зон головного мозга. Выключение части коры из этого процесса обязательно даст о себе знать. Распространенное в последнее время увлечение так называемыми осознанными сновидениями — это просто искусственное поддержание состояния локального бодрствования и выключение части корковых зон из полноценного процесса поддержания жизнедеятельности висцеральных органов. Современное знание о механизмах сна позволяет уверенно говорить о большой опасности подобных проявлений для здоровья организма. И следует подчеркнуть, что это особенно важно для здоровья женского организма, висцеральная организация которого намного сложнее мужского, и недостаточность полноценного сна может сказываться не только на здоровье самого организма, но и на жизнеспособности потомства.

Другим состоянием, проявляющим черты локального бодрствования или локального сна, можно считать инерцию сна. Мы не будем разбирать в статье это достаточно хорошо известное явление, поскольку оно было детально представлено в недавнем обзоре [27].

Методические аспекты электрофизиологических исследований локального сна

В электрофизиологических исследованиях локального сна важно быть уверенным в том, что источник регистрируемого сигнала находится вблизи от используемых электродов. Этой проблема обычно не возникает при записи импульсной активности одиночных нейронов. Однако к результатам, полученным при использовании ЭЭГ или LFP, даже при регистрации микроэлектродом, но с использованием удаленного референтного электрода, необходимо относиться с большой осторожностью. До настоящего времени распространено заблуждение, что уменьшение размера регистрирующего электрода увеличивает локальность отведения электрического сигнала. Часто считают, что при внутрикорковой регистрации медленных потенциалов микроэлектродом относительно отставленного референтного электрода отводимый сигнал генерируется непосредственно вблизи микроэлектрода. Однако это глубоко ошибочное мнение. Этот вопрос недавно был детально разобран [28]. Размер электрода не улучшает локальности отведения. Регистрируемые таким методом «локальные медленные потенциалы» — это просто интракортикальная ЭЭГ. В этих сигналах могут отражаться наряду с процессами вблизи микроэлектрода и процессы, происходящие вблизи референтного электрода, а также в объеме головного мозга между референтным электродом и микроэлектродом, что может существенно исказить оценку локальности того или иного явления.

В последние годы для эффективного решения проблемы локальности отведения при регистрации импульсной активности нейронов и локальной медленной активности головного мозга мы стали использовать отведение от двух параллельно перемещаемых микроэлектродов с расстоянием между их кончиками около 300 мкм. Такой способ отведения увеличивает количество одновременно регистрируемых нейронов и дает возможность получить действительно локальное отведение медленной электрической активности. Конечно, надо иметь в виду, что если оба кончика микроэлектродов попадут одновременно на одну и ту же эквипотенциальную поверхность вокруг активного диполя, они не будут регистрировать никакого сигнала. Однако такое явление маловероятно, а уверенность, что источник регистрируемого сигнала при таком отведении всегда находится непосредственно рядом с кончиками микроэлектродов, перекрывает этот недостаток. Были опасения, что при столь малом расстоянии между кончиками микроэлектродов при биполярном отведении просто не будет регистрироваться какой-либо сигнал. Но реальность оказалась контринтуитивной. Амплитуда регистрируемого таким образом сигнала (локальная ЭЭГ) существенно превышает амплитуду традиционно регистрируемой ЭЭГ даже при эпидуральном расположении макроэлектродов. Это хорошо видно при сравнении амплитуды сигналов, регистрируемых на каналах ЭЭГ, и локальных медленных потенциалов (LFP) на рисунке.

Заключение

В заключение отметим, что в последнее время в экспериментальной сомнологии все чаще начинают проводить исследования на крысах и мышах. У мышей количество функциональных корковых зон мозга за пределами первичных представительств минимально. Следовательно, и возможностей для развития реального локального сна на фоне какого-либо поведения остается гораздо меньше. Но это еще не все. Законы распространения электрического тока в объемном проводнике одинаковы для любых размеров головного мозга. А вот размеры отдельных корковых зон у мелких животных гораздо меньше. Таким образом, относительная пространственная разрешающая способность электрофизиологических методик при работе с мелкими животными тоже неминуемо будет намного хуже. Это обстоятельство также нужно иметь в виду при любых исследованиях локальных аспектов сна.

Работа частично поддержана грантами РФФИ 19-04-00215 и 20-013-00176.

Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.