«Одна, но пламенная страсть...» Эти слова заголовка статьи по праву можно отнести к творчеству и личности академика А.Л. Мясникова, чья страсть к науке сопровождала всю его жизнь. Любое явление, с которым он сталкивался, пробуждало в нем научный интерес, и он всегда старался его удовлетворить. В своих мемуарах он писал: «В училище наука шла мимо, да я и знал больше того, что преподавали» [1, с. 22]. Здесь ключевое слово «наука», не предмет, не учеба, а именно наука.

Но прежде чем приступать к описанию некоторых этапов научного творчества, изложенных в книге А.Л. Мясникова «Я лечил Сталина», необходимо вспомнить жизненный путь ученого.

Александр Леонидович Мясников родился 19 сентября 1899 г. в городе Красный Холм Тверской губернии в семье медиков. Его отец, Леонид Александрович, был земским врачом, а мать, Зинаида Константиновна, — «лекарской помощницей». В 1917 г. вне конкурса как золотой медалист Александр Мясников был принят на медицинский факультет Московского университета, который окончил в 1922 г. С этого времени и до 1932 г. он работал ассистентом в клинике 1-го Ленинградского мединститута под руководством профессора Г.Ф. Ланга.

В 1932—1938 гг. А.Л. Мясников заведовал кафедрой терапии Новосибирского института усовершенствования врачей. С 1935 г. являлся создателем и заведующим кафедрой факультетской терапии Новосибирского медицинского института. Одновременно работал проректором по лечебной работе этого института. В 35 лет А.Л. Мясникову была присвоена ученая степень доктора медицинских наук без защиты по монографии «Болезни печени».

В 1938—1940 гг. доктор Мясников заведовал кафедрой факультетской терапии 3-го Ленинградского медицинского института (ныне факультет подготовки врачей для Военно-морского флота Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова). В 1940—1948 гг. являлся начальником кафедры факультетской терапии Военно-медицинской академии в Ленинграде и с 1942 г. — главным терапевтом Военно-морского флота; полковником медицинской службы.

С 1948 г. Александр Леонидович Мясников — директор Института терапии АМН СССР и одновременно (1948—1965) — заведующий кафедрой госпитальной терапии 1-го Московского медицинского института. А.Л. Мясников был в числе медиков, наблюдавших И.В. Сталина в последние дни его жизни.

Основные работы ученого посвящены вопросам сердечно-сосудистой патологии (гипертоническая болезнь, атеросклероз, коронарная недостаточность), болезням печени и желчных путей, инфекционным болезням (малярия, бруцеллез). А.Л. Мясников создал школу блестящих терапевтов (Е.И. Чазов, И.К. Шхвацабая, З.С. Волынский, А.С. Логинов, В.С. Смоленский и др.).

Председатель Всероссийского общества терапевтов (с 1957 г.), почетный член многих зарубежных научных медицинских обществ, член президиума Международного терапевтического общества, член президиума Академии медицинских наук СССР, А.Л. Мясников был награжден премией «Золотой стетоскоп» Международного общества терапевтов, а также несколькими правительственными наградами.

В 1946 г. А.Л. Мясников был избран членом-корреспондентом, а в 1947 г. — действительным членом Академии медицинских наук СССР [2].

В студенческие годы Александра Леонидовича интересовали различные направления медицинских и биологических исследований. «Мне понравились практические занятии по гистологии — ароматические составы, в которые заключались препараты, тончайшие срезы на микротоме, чистые микроскопы, напоминавшие мне занятия отца с парамециями, и вместе с тем — вечную ценность настоящей науки, не зависящей от лозунгов и агитации сегодняшнего дня. Я стал больше интересоваться и медициной, и биологией» [1, с. 80]. В этой цитате четко прослеживается эмоциональная составляющая его подхода к научным исследованиям — «мне понравились...», не рациональный интерес, а чувство. Но самое главное, А.Л. Мясников рано осознал «вечную ценность настоящей науки, не зависящей от лозунгов и агитации сегодняшнего дня».

Александр Леонидович посещал кафедру бактериологии, где ему была поручена работа по антигенетике (сейчас — исследование иммунных комплексов, реакция антиген — антитело) для серодиагностики туберкулеза. «Вне зависимости от того, что получалось (данные в практическом отношении не очень определенные, а потому метод не нашел широкого применения), мне было полезно изучить методику (а скорее даже дух) бактериологической и серологической работы. Неожиданно быстро статья моя была напечатана во «Врачебной газете» — первый печатный научный труд, через год после окончания курса! Это было радостным событием, повысившим меня в собственных глазах» [1, с. 111]. И снова эмоции — «дух бактериологической и серологической работы».

Научные исследования требуют постоянно быть в курсе дел в своей области. Источником информации тогда служили иностранные медицинские журналы. А.Л. Мясников постоянно читал их, пользуясь библиотекой Г.Ф. Ланга. Вот что пишет ученый о своем учителе: «Г.Ф. Ланг отличался умением быстро улавливать самое главное, отличать нужное от ненужного; он обладал не только исключительной эрудицией, но и особым складом ума, позволявшим громадные литературные материалы быстро приводить в стройную и эффективную систему. Его критический ум не поддавался на моду, сенсацию, хотя каждую новую идею, новый метод он отмечал с интересом» [1, с. 107]. Видимо, этими уникальными способностями, а также некоторыми чертами личности учителя обладал и сам Александр Леонидович, что в последующем позволило стать ему известнейшим ученым с мировым именем.

Работая в клинике у Г.Ф. Ланга, Мясников провел исследования по холестерину в крови. Уже тогда, на ранних этапах своей научной деятельности, его исследование отличалось такой весомостью и своевременностью, что оно было доложено на съезде терапевтов и «напечатано в немецком «Zeitschrift fur klinische Medizin» («Журнал клинической медицины») и в дальнейшем в связи с этим его стали цитировать в западноевропейской (а позже и американской) литературе» [1, с. 121].

Научный подход проявлялся у Александра Леонидовича Мясникова во всем, даже в собственной болезни: «Я переболел желтухой (болезнью Боткина), и эта болезнь дала мне толчок к изучению вопроса о желтухе и пробудила интерес к патологии печени. Еще лежа в клинике, в маленькой палате, я перечитывал старые и новые работы по этим вопросам. Именно тогда и родился у меня план последующих исследований в данной области» [1, с. 116].

Удивительно, но идеи изучения патологии печени не повисли в воздухе. Мясников в течение последующих лет глубоко вник в проблему, создал свою теорию и классификацию гепатитов. Задуманное во время болезни желтухой в 1924 г. превратилось в полномасштабное исследование. «Я все больше и больше входил в работу по изучению патологии печени. Мне стало ясно, что острая желтуха, которую тогда обычно считали проявлением застоя желчи из-за катара желчных путей, зависит от острого поражения паренхимы печени, а циррозы печени есть следствие главным образом гепатитов «эпителиальных» и «мезенхимальных». Вскоре я пришел к необходимости совершенно изменить представления об этих формах и отразил это в своей классификации» [1, с. 133, 134]. Предложенная Александром Леонидовичем концепция поражения печени встречала возражения у многих ученых, хотя Г.Ф. Ланг «относился к мясниковским данным благожелательно» [1, с. 133, 134].

Правота А.Л. Мясникова была полностью доказана в дальнейшем. Несмотря на серьезные возражения, ученый продолжил исследования болезней печени. Результаты своих исследований он настолько блестяще изложил в своей талантливой книге «Болезни печени», что без защиты получил за нее степень доктора медицинских наук и звание профессора в 1934 г.

Дух ученого, пытливого исследователя никогда не покидал А.Л. Мясникова. Находясь в командировке в Узбекистане, он лечил больных малярией. «Именно там тогда и возникло у меня желание изучить висцеральную малярию, что и осуществилось позже в Новосибирской клинике» [1, с. 139]. Александр Леонидович никогда не забрасывал свои идеи: спустя какое-то время после проведенных исследований они всегда воплощались в завершенный труд — очередную монографию.

После переезда в Новосибирск в 1932 г. А.Л. Мясников получил прекрасную возможность раскрыть свой научный талант в качестве директора клиники. «Конечно, мне нравилось мое амплуа, нравилась перспектива быть руководителем научных работ, увлекательно читать лекции, ставить, быть может, блестящие самостоятельные диагнозы, иметь большое число сотрудников и, может быть, учеников — и все это на тридцать первом году жизни (в Наркомздраве мне сказали, что я — самый молодой из профессоров-клиницистов в СССР)» [1, с. 141]. В Новосибирске «клиника была полна больных с тяжелыми формами малярии — результат ее плохого лечения в те годы за недостатком снабжения импортным хинином, атебрином и плазмоцидом. Вскоре советской фармацевтической промышленностью было налажено производство отечественных препаратов — акрихина и плазмохина; положение круто изменилось, но тогда еще можно было наблюдать те картины спленомегалий, нефритов, анемии, гепатитов, отеков и асцита. Мои сотрудники изучали состояние печени, почек, костного мозга, гемолиз и т.п. у таких больных. Я решил систематизировать эти данные, что составило вторую мою монографию «Висцеральная малярия», выпущенную Ленинградским отделом Медгиза в 1936 г.» [1, с. 148].

Помимо руководства клиникой профессор Мясников был научным руководителем курорта Белокуриха, известного своими радоновыми источниками. «Я стал заниматься дебетом воды, измерением махе-единиц (устаревшая единица концентрации радиоактивных нуклидов — ред.), альфа-бета частиц, гамма-лучей; мы вырабатывали показания к лечению, противопоказания, схемы лечения и т.п. Сотрудники клиники стали вести специальные работы, что в дальнейшем составило два сборника трудов, вышедших под моей редакцией. Червь сомнения меня все время точил, я вспоминал «Лурд» Золя и «Монт-Ориоль» Мопассана» [1, с. 149]. Все исследования проводились очень корректно с научной точки зрения, с соответствующими контролями, опытами на животных, с замерами объективных показателей функции кровообращения, биохимическими анализами. После курса лечения все больные выписывались с улучшением, но как истинный ученый Мясников не мог полностью принять действенный эффект радоновых ванн. «И все же, несмотря на личный опыт, у меня до сих пор гнездится где-то подозрение насчет суггестивной природы лечения водами» [1, с. 150].

Взявшись за новое для себя дело — преподавание студентам медвуза, А.Л. Мясников столкнулся с проблемой отсутствия единой методики преподавания пропедевтики, а также универсального учебника по этой дисциплине. «Когда я начал читать пропедевтику студентам третьего курса, мне бросилось в глаза, что новой дисциплины нет, что ее надо еще создать. У меня возникла потребность осуществить изложение нового курса так, чтобы методы исследования давались в наивозможно более тесном сочетании, одновременно. И читал я курс, все время стараясь претворить это слияние на практике, я был очень увлечен этим делом и уже тогда решил, что должен быть для третьего курса написан специальный учебник» [1, с. 152, 153]. «Смысл нового учебника состоял в том, чтобы слить воедино «диагностику» и «частную патологию и терапию внутренних болезней», — и это мне как будто удалось» [1, с. 177].

Учебник был впоследствии написан и переведен на немецкий, румынский, китайский, корейский, азербайджанский языки. «Получив мой учебник на немецком языке, я подумал, как переменилось время, — еще недавно мы учились по немецким книгам и ни одна русская медицинская книга по нашей специальности никогда не была переведена на немецкий или какой-либо другой из международных европейских языков» [1, с. 178].

Продолжая работать в Новосибирске, Александр Леонидович соприкоснулся с еще одной отраслью медицины — профессиональными заболеваниями. Его пытливый ум с «профпатологической точки зрения привлек мясокомбинат. Мы открыли, что сотрудники этого вкусного учреждения почти поголовно заражены бруцеллезом. Эти наблюдения послужили отправной точкой к изучению бруцеллеза: клиника стала заполняться такими больными, стали изучаться отдельные проявления болезни — наподобие того, как в это делалось в отношении малярии. Позже я собрал истории болезни бруцеллезных больных и материалы наблюдений сотрудников и уже в Ленинграде написал мою третью монографию «Клиника бруцеллеза» [1, с. 156].

После возвращения в Ленинград в 1938 г. ученый стал работать параллельно в двух учреждениях — в 1-м и 3-м Ленинградских медицинских институтах. Факультетская терапевтическая клиника 3-го ЛМИ была открыта на базе больницы им. Урицкого — тесной, старой, мало подходящей для занятий со студентами и для организации научной работы. Верный себе А.Л. Мясников сетовал: «...Научная работа, которую я в Новосибирске насаждал среди сотрудников, не могла особенно развиваться, так как в больнице Урицкого никаких лабораторий у клиники не могло быть (теснота старой городской больницы). Впрочем, несколько «печеночных» тем были даны сотрудникам» [1, с. 172, 173]. В этой цитате главное слово «насаждал» среди сотрудников, что говорит не только об увлеченности, прямо-таки одержимости научными исследованиями, но и о желании создать вокруг себя такую же научную среду. Скорее всего, Александр Леонидович не «насаждал», а «заражал» сотрудников своей собственной увлеченностью научной работой и эмоциональным отношением к ней. «Заражение» наукой в последующие годы привело к созданию знаменитой терапевтической школы академика А.Л. Мясникова и появлению его выдающихся учеников: это Е.И. Чазов, И.К. Шхвацабая, А.С. Логинов, Г.Г. Арабидзе, Н.А. Ратнер, Н.М. Мухарлямов, Д.М. Аронов, Н.Н. Кипшидзе, Н.Р. Палеев, З.И. Янушкевичус и др. «Мне удивительно повезло, что мой путь в науке начался в Институте терапии. В нем бурлила научная жизнь. Всюду царила атмосфера радостного научного труда», — так пишет один из последних учеников А.Л. Мясникова профессор В.И. Метелица [3, с. 258]. Действительно, как это важно для творчества — «атмосфера радостного научного труда».

В 1940 г. была организована Военно-медицинская академия на базе Морского факультета 1-го ЛМИ и 3-го ЛМИ, куда он перешел на должность начальника кафедры факультетской терапии Военно-морской медицинской академии (ВММА) в звании бригадного врача, а в дальнейшем — полковника медицинской службы.

Война, голод, эвакуация из Ленинграда не погасили научный дух ученого.

В начале Великой Отечественной войны, в 1941 г., Александр Леонидович организовывал эвакуацию Академии в Киров (Вятку). Немного освоившись в Кирове, он наладил работу эвакуированных клиник, лабораторий, возобновил занятия со слушателями Военно-медицинской академии, перебазированной на Север. В это время он был назначен Главным терапевтом Военно-морских сил СССР. В обязанности Главного терапевта входило посещение действующих флотов, организация и инспекция терапевтической службы в военно-морских госпиталях. По долгу службы А.Л. Мясников был в командировках на Балтийском, Северном, Черноморском флотах, а также инспектировал госпитали Каспийской флотилии. Он повсюду консультировал больных, ежедневно занимаясь лечебной работой. Военно-морские госпитали в Батуми, Поти были заполнены большим числом больных малярией, хороший опыт лечения которой был им получен во время работы в Новосибирске.

В это тяжелое время Александр Леонидович не прекращал ни научных исследований, ни преподавательской деятельности, ни подготовки публикаций. Консультируя больных, эвакуированных из Ленинграда, а также будучи в командировках в блокадном городе, он наблюдал две формы алиментарной дистрофии — сухую и отечную, которые требовали глубоких исследований. «Мы в клинике занялись систематическим изучением новой для нас болезни — алиментарной дистрофии. Результатом этих наблюдений была небольшая монография «Клиника алиментарной дистрофии», написанная мною в 1943 г., но выпущенная издательством ВММА позже, уже в Ленинграде, в 1945 г. Стали исследовать также вопрос о влиянии важнейших витаминов на различные внутренние органы и обмен веществ, что послужило в дальнейшем основой многих наших работ в Ленинграде и Москве» [1, с. 204]. А.Л. Мясников принимал участие в Московской конференции военных врачей, где обсуждались вопросы первичной обработки ран. В 1943 г. он участвовал в Пленуме Ученого совета Медико-санитарного управления ВМФ СССР, на котором поднимались злободневные вопросы военной хирургии и терапии. Он организовал и провел несколько научно-практических конференций для морских врачей для обобщения опыта оказания терапевтической помощи морякам.

В 1943 г., находясь в командировке в Ленинграде, Александр Леонидович впервые наблюдал случаи острой гипертонии, что сразу же привлекло его внимание. «Обсуждение сущности этой болезни состоялось на конференции терапевтов в Горьком с участием Ланга и Стражеско. Всем было ясно, это не что иное, как вариант гипертонической болезни, — развитие ее в связи с нервным перенапряжением в условиях длительной блокады явилось одним из веских аргументов в пользу нервной теории патогенеза эссенциальной гипертонии, выдвинутой Лангом. Фон истощения, дистрофии играл роль предрасполагающего к болезни фактора» [1, с. 215]. Несмотря на продолжающиеся военные действия в 1944—1945 гг., был опубликован учебник по пропедевтике внутренних болезней, издана монография «Клиника алиментарной дистрофии», которую автор посвятил своей матери, умершей в блокаду. В этот же период вышла из печати еще одна монография — «Клиника бруцеллеза», написанная на основании наблюдений в Новосибирске, а также первые работы по гипертонической болезни. Вся эта поистине титаническая научная, преподавательская, лечебно-консультативная деятельность не мешала ему написать задуманные им монографии. Где и когда только находилось время для такой работы! Видимо, помогала его неутомимая творческая энергия.

Сразу после возвращения из эвакуации, в 1944 г., А.Л. Мясников стал налаживать жизнь Академии. «Клиника получила другое помещение в главном корпусе Обуховской больницы. В клинике удалось создать экспериментальную и биохимическую лаборатории. В короткий срок в дальнейшем были выполнены многочисленные работы и выпущено два сборника трудов кафедры (один из них в 1947 г. — в честь двадцатипятилетия моей врачебной и научной работы)» [1, с. 217, 218].

В самом начале своей блестящей научной карьеры Александр Леонидович отличался высокой требовательностью к чистоте эксперимента и обоснованности выводов. «Обработка данных требовала элементарной порядочности. Сколько раз я ловил себя на желании отбросить какое-нибудь исследование, которое не давало тех результатов, на которые, казалось, нужно было рассчитывать... Всегда хотелось иметь «убедительные данные». Хотя я находил в себе настолько порядочности, чтобы не искажать результаты наблюдений, все же по себе могу сказать, как велик соблазн к приукрашиванию своей работы. Особенно склоняет к этому требование вышестоящих инстанций чрезмерно детализировать планы научных работ и фиксировать их сроки окончания, да еще "ожидаемые результаты"» [1, с. 125]. Как тогда, почти век назад, так и сейчас с ученых требуют ту же детализацию, сроки окончания и ожидаемые результаты. Прошло столько времени, а подобная порочная практика ничуть не изменилась, став еще более формализованной и бюрократичной.

Поражает огромная работоспособность Александра Леонидовича. Ведь он почти всегда одновременно занимал две ответственные должности, никогда не прекращал лечебную работу, преподавал, писал многочисленные статьи и монографии. По словам его внука, «писал он их (книги, статьи) своим бисерным почерком на даче... у него была строгая норма — десять страниц в день (как я хорошо теперь понимаю, насколько это непросто!» [4]. Для всех своих монографий А.Л. Мясников прорабатывал, изучал огромное количество трудов своих предшественников. Так, например, список использованной литературы его монографии «Висцеральная малярия» состоит из 342 русских и 191 иностранного источника, хотя сама монография содержит всего 155 страниц.

В конце 1947 г. Александр Леонидович демобилизовался: «Я наконец вновь стал штатским и был рад расстаться с военным обличием» [1, с. 233]. Летом 1948 г. он с семьей переехал в Москву, где возглавил Институт терапии.

Талантливый человек всегда разносторонне талантлив во многих областях. Если бы А.Л. Мясников занялся литературной деятельностью, то он, несомненно, достиг бы больших успехов. У него очень яркий, сочный, живописный язык, наполненный необыкновенной любовью и нежностью к тем местам и событиям, которые он описывает. «Я до сих пор представляю Красный Холм (его родной городок в Тверской губернии) таким, как я его тогда увидел на страницах воспоминаний», — пишет внук Александра Леонидовича доктор А.Л. Мясников [4]. Действительно, то, что описывает Александр Леонидович, можно увидеть: «Но небо, весеннее петербургское небо... нигде нет такого милого неба! Его серо-голубая прозрачность утра, переходящая в матово-блеклый тон робкого дневного солнца, затем — в светло-зеленый колорит приближающегося вечера, и, наконец, розово-оранжевый закат. Небо Ленинграда можно писать наиболее совершенно акварельными красками» [1, с. 199]. Это не акварельные краски — это живопись словом!

Очень выразительны и так же ярки характеристики его учителей — Д.Д. Плетнева, Г.Ф. Ланга, других профессоров, что четко видно по приведенной выше цитате о способностях Георгия Федоровича Ланга. Он мог буквально в двух словах охарактеризовать сотрудника: «дева в очках и чистых кофточках» [1, с. 142] — и вы сразу же представляете себе эту «деву». Определенно, Александр Леонидович обладал литературным талантом. По свидетельству современников, у него была феноменальная память, поэтому в его мемуарах описаны встречи и даны характеристики очень большого количества людей, не только тех, с кем он работал, но и случайно встреченных.

А.Л. Мясников был эстет. «В нем всегда жила поразительная тяга к красоте, и он умел замечать ее везде и всюду» [4]. О француженках он писал так: «Обращают на себя внимание чистые и стройные ноги, по сравнению с кривыми и толстыми нижними конечностями наших женщин (я говорю о массе). Тут уж Пушкин не сказал бы фразу о двух парах красивых женских ног. У них, мне кажется, культ ног; они не стоптаны, их кожа гладка, без багровых утолщений, и нет пальцев с кривыми ногтями, которые вываливались бы наружу из отверстий в модной туфле» [1, с. 332, 333]. Будучи в Бирме, он отмечает, что «...народ красивый — особенно стройные девушки, загорелые, с большими черными глазами, полными подрумяненными щечками, ослепительными зубами, сверкающими из-за сильно накрашенных губ. Их походка — верх гибкости, как будто они все время танцуют» [1, с. 427]. На самом деле походка женщин Юго-Восточной Азии отличается от походки советских женщин. В фильме «Служебный роман» имеется очень красочная ее характеристика: «вся скрутится, скукожится и чешет на работу, словно сваи заколачивает». Конечно, А.Л. Мясников не мог не отметить красоту походки бирманских женщин.

Не мог такой одаренный человек не увлекаться живописью. Необыкновенная преданность науке, огромная работоспособность не мешали ему отдаваться другой своей страсти — собиранию картин. И здесь он был не просто коллекционер, а «тонкий знаток живописи» [4]. Где бы он ни был, он всегда уделял время посещению музеев, художественных выставок, галерей, что очень подробно описал в своей книге. Его характеристики тех или иных художников точны, кратки, скорее похожи на диагнозы: «Что касается Лувра, то тут уже трудно найти слова. «Джоконда» мне понравилась, хотя говорили, что она темна и значение ее преувеличено. Нет, не преувеличено. Недалеко от нее висят и другие произведения Леонардо. Чудо — маленький Вермеер, а также «Елизавета Австрийская» Клуа. Во французском отделе Давид скучен, сух; Энгр хорош только в портретах; Жерико жесток, его «Плот медузы» просто противен; лошади хороши» [1, с. 323]. «Поразительная тяга к красоте» [4] позволила ему так высказаться: «Не выношу в картинах трупов или мертвецов. Чувство эстетическое заслоняется отвращением к смерти, как бы ни поэтизировали и идеализировали этот неизбежный мрачный акт» [1, с. 324].

Все высказывания и суждения Александра Леонидовича о художниках, скульпторах, архитектуре всегда очень глубоки, интересны и эмоциональны.

Подробные воспоминания ученого о своем творческом пути ограничиваются первыми 25 годами. Деятельность на посту директора Института терапии и свои выдающиеся достижения в области советской медицины он описывает очень кратко. По его словам: «История института терапии заслуживает специального изложения. Я думаю, придет время, когда кто-нибудь из моих учеников ее специально напишет и хорошо проиллюстрирует» [1, с. 263].

Действительно, об академике Мясникове, Институте терапии имеется много публикаций, в которых рассматривается огромный вклад в советскую науку и, в частности, в кардиологию как самого А.Л. Мясникова, так и руководимого им института. Но в настоящей статье предпринята попытка показать именно его эмоциональный подход к научным темам и к некоторым сторонам жизни. Эмоции, страстное желание познания возникающих проблем хорошо просматриваются в выражениях Александра Леонидовича «эта болезнь дала мне толчок...», «возникло у меня желание изучить висцеральную малярию...», «у меня возникла потребность...», «я был очень увлечен этим делом...».

Альберт Эйнштейн очень верно сказал: «В научном мышлении всегда присутствует элемент поэзии. Настоящая наука и настоящая музыка требуют однородного мыслительного процесса» [5, с. 5]. Со всей определенностью можно сказать, что академик Александр Леонидович Мясников был поэтом в науке.

Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.