Перед судебно-медицинской экспертизой нередко ставят вопрос о возможности причинения повреждений острым предметом в результате так называемого самонатыкания. В медицине как системе научных знаний подобный термин (однозначное и точное обозначение специального или научного понятия) не существует. По своей сути «самонатыкание» представляет собой понятие для обозначения явления, подразумевающего причинение повреждений острым предметом по неосторожности или с целью суицида. В случае гибели человека под этим понятием также скрывается юридическая квалификация рода смерти: несчастный случай или самоубийство. (Здесь и далеее значимые в судебно-медицинском отношении места выделены нами курсивом.)
Многочисленные примеры в историографии, античной литературе и фольклоре показывают, что «самонатыкание» как понятие сформировалось с незапамятных времен. В дохристианские времена отношение к суициду было терпимым и способствовало тому, что в Древней Греции и Древнем Риме сложился кодекс чести, который предлагал самоубийство как искупление позора военных поражений или бесчестных деяний. Одним из способов добровольного ухода из жизни было падение на меч или кинжал. Подобный финал своего жизненного пути вынуждены были избрать многие исторические личности. В истории Древней Греции совершил падение на меч не пожелавший сдаться врагу понтийский царь Митридат VI Великий Эвпатор (132—63 гг. до н.э.). Аналогичным образом совершили самоубийство, чтобы избежать позора военных поражений, известные римляне сенатор Марк Юний Брут (85—42 гг. до н.э.), политический и военный деятель Марк Антоний (83 – 30 гг. до н.э.), военачальник и политический деятель Публий Квинтилий Вар (46 г. до н.э.— 9 г. н.э.); в приступе безумия бросился на меч поэт и философ Тит Лукреций Кар (ок. 99—55 гг. до н.э.).
В ряде античных источников приведена лишь констатация факта самоубийства посредством падения на меч, какие-либо подробности и детали при этом не раскрываются. В некоторых исторических произведениях удается обнаружить сведения о способе причинения и механизме смертельного ранения, по сей день не утратившие своего судебно-медицинского значения. Таким примером может служить описание самоубийства Марка Юния Брута в изложении древнегреческого биографа Плутарха Херонейского (45—127 гг.), который сообщает о двух версиях его гибели [1].
По одной версии Брут обратился к своим друзьям с просьбой заколоть его, но никто из них не выразил согласия. Автор, в частности, сообщает, что Брут попросил своего друга Волумния «вместе с ним взяться за рукоять меча, чтобы усилить удар», но получил отказ. Тогда Брут «упер рукоять меча в землю и, придерживая оружие обеими руками, бросился на обнаженный клинок и испустил дух». По другой версии самоубийство было совершено при участии его товарища Стратона, который «подставил ему меч, а тот с такою силой упал грудью на острие, что оно вышло между лопаток, и Брут мгновенно скончался».
В представленных версиях обращают на себя внимание действия, направленные на необходимость фиксации острого предмета («упер рукоять меча в землю», «придерживая оружие обеими руками», «подставил ему меч») и причинения удара со значительной силой («вместе … взяться за рукоять меча, чтобы усилить удар», «с силой упал грудью на острие»). Описание гибели Брута также показывает, что тело стоящего на земле человека при последующем самостоятельном падении («бросился на обнаженный клинок», «Брут с силой упал грудью на острие») может развить значительную кинетическую энергию, свидетельством чему является сквозной характер смертельного ранения («острие … вышло между лопаток»).
Сюжет «самонатыкания» с падением на меч получил широкое распространение в античной мифологии. Среди персонажей древнегреческих мифов, заколовших себя мечом подобным образом, следует упомянуть участника Троянской войны Аякса Великого (Теламонида) и карфагенскую царицу Дидону. Очевидно, что, повествуя о гибели мифологических персонажей, древнегреческие авторы пользовались известной им информацией о способах совершения самоубийств. Афинский поэт Софокл (496—406 гг. до н.э.) довольно подробно описал самоубийство Аякса в одноименной трагедии (пер. С.В. Шервинского) [2]:
Меч воткнут крепко — если только время
Об этом рассуждать! — вверх острием, …
Он крепко врыт во вражью землю Трои,
Прожорливым отточенный бруском.
Его я ладно вставил: без огреха
Он обеспечит скорую мне смерть. …
… едва, упав на меч, его залью я кровью,…
Вот, Зевс, моя мольба… И ты приди,
Гермес, водитель душ в подземном царстве,
Чтобы меня, лишь меч вонзится в бок,
Без судорог мгновенно успокоить.
Учитывая сложности литературного перевода, описание этой сцены целесообразно дополнить переводом Ф.Ф. Зелинского [3]:
Меч жертвенный надежно установлен, —
Как посужу я, нет его острей.
Отточенный на оселке кремневом.
А укрепил его усердно я,
Чтоб от него благую смерть принять.
Итак, в оружье нет изъяна. Ныне ж
Тебя ж, Гермес, мой проводник к подземным,
Прошу о смерти ласковой и скорой.
Да, без борьбы, без судорог, в паденье
Меча ударом грудь мне разорви.
Представленные поэтические строки изобилуют весьма важными в судебно-медицинском отношении деталями. Античный автор со знанием дела расставляет акценты на подготовке к самоубийству. Чтобы падение на меч завершилось быстрым наступлением смерти, его рукоятку необходимо было прочно закрепить в земле, а хорошо отточенный клинок расположить острием вверх. Одновременно можно судить о механизме фатального ранения, который заключается в падении на острие меча грудью (в другом переводе — «боком»), которое приравнивается к удару об острый предмет («в паденье меча ударом грудь мне разорви»).
В первоисточниках античной литературы на полях встречаются пометки, оставленные современниками, получившие название схолий, которые представляют собой комментарии с разъяснениями различных мест текста, содержащие дополнительную информацию. В схолиях к тексту Софокла о самоубийстве Аякса можно прочесть о том, что, выйдя на пустынный берег моря, Аякс сначала «воткнул меч в землю», а затем «направил его в свое уязвимое место – подмышку». Когда же «он бросился на меч, тот, вопреки своей природе, согнулся в дугу» [4]. В этих комментариях мы находим новые подробности самоубийства Аякса. Неизвестный автор пометок указывает, что удар мечом необходимо было нанести в определенную часть тела, обозначая ее как «уязвимое место». Информация о деформации клинка («меч … согнулся в дугу»), изготовленного из металла с определенными прочностными свойствами («вопреки своей природе»), еще раз показывает, что тело стоящего на земле человека в процессе падения может развивать значительную кинетическую энергию.
В древности подобный способ самоубийства был распространен не только у греков и римлян, но и у других народов. В Библии в Книге Царств [1-я Царств гл. 31:1—6] рассказывается, как основатель государства Израиль царь Саул, правивший в XI веке до н.э., потерпел поражение от филистимлян. Будучи раненым стрелами в битве, он велел оруженосцу обнажить свой меч и заколоть его мечом. «Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч и умер с ним» [5].
Римский поэт Овидий (43 г. до н.э. — 17 г. н. э) в четвертой книге «Метаморфоз» поместил древневавилонскую легенду времен Семирамиды о самоубийстве двух молодых людей — Пирама и Фисбы. Согласно легенде, девушка Фисба, обнаружив своего возлюбленного Пирама умирающим, заколола себя его мечом: «острие себе в самое сердце нацелив, грудью упала на меч» [6]. Считается, что этот сюжет был использован У. Шекспиром при написании трагедии «Ромео и Джульетта».
Сюжет суицидального падения на меч, нож, кинжал или копье можно встретить в литературных памятниках разных народов. К подобному способу добровольного ухода из жизни прибегают герои карело-финского, скандинавского и славянского эпоса. Очевидно, что описание их гибели в определенной мере отражает практический опыт самоубийств. Оказавшись в трудной жизненной ситуации, герой эпического произведения сначала втыкает рукоятку меча (или ножа) либо упирается ею в землю (или в лед), после чего падает или наваливается на острие. Например, в русских былинах богатырь Дунай Иванович, случайно убивший стрелой свою беременную жену Настасью Микулишну, от горя бросается на воткнутый в землю меч. Встречаются варианты текста, где вместо меча фигурируют нож или копье [7].
В отечественной истории самый известный случай «самонатыкания» произошел в «смутное время» 15 мая 1591 г., когда в Угличе погиб царевич Дмитрий, сын Ивана IV Грозного [8]. На место событий из Москвы прибыла следственная комиссия, результатом работы которой стал исторический документ под названием «Дело розыскное 1591 г. про убийство царевича Дмитрия Ивановича на Угличе». Из материалов дела явствует, что во время игры с ножом «в тычку» у царевича произошел приступ падучей болезни, или «черной немочи» (эпилепсия), от чего он с ножом в руке упал на землю и причинил себе ранение шеи и тут же скончался на месте. Очевидцами трагедии стали мамка Василиса Волохова, кормилица Арина Тучкова, постельница Марья Колобова и 4 сверстника — товарищи Дмитрия по игре. Анализ их показаний позволяет выделить два возможных механизма травмы. Со слов 3 женщин, механизм травмы можно интерпретировать как удар ножом по шее («и бросило его на землю, и тут царевич сам себя поколол в горло, и било его долго, да туто его и не стало», «как пришла на царевича болезнь черная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножом покололся», «и пришла на него болезнь, черный недуг, и его бросило о землю, а у него был ножик в руках, и он тем ножиком сам покололся»). В противоположность им рассказ 4 мальчиков можно интерпретировать как удар о нож, зажатый в собственной руке («и пришла на него болезнь, падучий недуг, и набросился на нож»). Оба эти механизма также прослеживаются в пересказах иных свидетелей, большинство из которых говорило об ударе ножом («покололся по горлу ножом сам»), но некоторые указывали на удар о нож («он на тот нож набрушился, т.е. наткнулся, напоролся, сам»). Фигурирует в розыскном деле и версия убийства («царевича зарезали»).
Был ли это несчастный случай или убийство, неизвестно. Если согласиться с точкой зрения, что смертельное ранение действительно было получено в результате несчастного случая, то в череде исторических «самонатыканий» гибель царевича Дмитрия выглядит как исключение из общего правила. Специалисты по детской эпилепсии утверждают, что подобных случаев в мировой литературе со времени угличской трагедии не было [9].
Таким образом, встречающееся в судебно-медицинской практике понятие «самонатыкание» имеет глубокие исторические корни. Гибель людей в результате падения на острый предмет известна издавна как способ самоубийства, а не как несчастный случай. В исторических и литературных произведениях нашли свое отражение важные в экспертном плане сведения о необходимости фиксации острого предмета, значении остроты лезвия и острия, возможности причинения повреждений без посторонней помощи, придании телу потерпевшего значительной кинетической энергии в результате падения из положения стоя, возможности деформации клинка орудия травмы. Совершение самоубийства обычно происходило с первой попытки при ударе об острый предмет исключительно областью груди или шеи. Нацеленность именно на эти анатомические области можно объяснить стремлением суицидентов к наступлению быстрой смерти. Небезынтересно отметить, что даже публичное причинение повреждений могло повлечь за собой появление различных и даже противоречивых версий события.
В современных условиях понятие «самонатыкание» подразумевает прежде всего причинение повреждений острым предметом по неосторожности. Фигуранты уголовных дел обычно прибегают к версии о «самонатыкании» с целью ухода от ответственности за совершенное преступление.