Змий в живописи

Змей был хитрее всех зверей полевых,
которых создал Господь Бог.
И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог:
не ешьте ни от какого дерева в раю?

Библия. Бытие 3:1

Горе герпентофобам: грядет год Зеленой Деревянной Змеи и магазины превращаются в серпентарии. Змеи зеленые, серебристые и золотистые, питоны, королевские кобры, и «змея… ну, какая-то змея», деревянные, текстильные и пластиковые, угрожающие и милые, натуралистичные и карикатурные… И даже в красных дед-морозовских шапочках. За весь этот очаровательный гадюшник мы можем быть признательны нашим восточным соседям: у них змея – существо вполне уважаемое.

***

В Европе же репутацию всех в мире змей подпортил первый змий-искуситель, подтолкнувший едва пришедшую в мир Еву сорвать яблоко, – хитрая тварь, выполнившая желание сатаны, существо, обреченное за это на вечное проклятье:

«За то, что ты это сделал, проклят ты среди всех полевых зверей. Все дни твоей жизни ты будешь ползать на брюхе и есть земную пыль. Я сделаю так, что будет вражда между тобой и женщиной, между твоим потомством и ее потомством».

Иудеи считали, что облик Змея принял ангел-разрушитель Самаэль. А вот христианские богословы веками решали, но, кажется, так до конца и не решили, был ли этот змей лишь куклой у сатаны-кукловода, или животным, которое дьявол использовал, чтобы изгнать людей из Эдема, или первой женой Адама Лилит, принявшей облик змея, чтобы погубить Еву, или самим сатаной. И кому адресовано божественное проклятье – змею или сатане? А если змею, то не было ли у него до случая с яблоком четырех аккуратных лапок, которых он лишился, чтобы по слову Божию «ползать на брюхе»?

А пока богословы рассуждали, по три раза на век меняя мнение, художники их внимательно слушали – и иллюстрировали, потому что картины – библия для неграмотных.

Первые изображения сцен грехопадения появились еще во времена гонений на христиан – в катакомбах. Причем есть предположение, что своеобразным образцом для художников служили античные сцены с Гераклом, похищающим яблоки Гесперид с древа, охраняемого Драконом.

Геракл, похищающий яблоки Гесперид. Римская мозаика. III в.н.э. Национальный археологический музей, Мадрид, Испания

Потом христиане вышли из катакомб – и отныне их художники свободно писали (резали по камню и слоновой кости, воплощали в стеклах витражей и книжных миниатюрах) Адама и Еву, древо, которое было то смоковницей, то лимоном, то яблоней, змия-искусителя, который был иногда змеей, иногда – драконом…

Впрочем, иногда (благодаря одному иудейскому тексту, говорившему, что змий-искуситель был выше всех зверей и ангел Самаэль ездил на нем) он мог оказаться почти верблюдом, а иногда (но это уж совсем нечасто) – просто падшим ангелом во всей его прелести.

***

В XIII веке уже всем более-менее привычный змей внезапно преобразится, получив женскую голову – красивую, кокетливую женскую голову, иногда (милый анахронизм) в модном на момент жизни художника головном уборе.

Неизвестный художник. Сотворение человека и грехопадение. 1170 г. Миниатюра из Хантерианского псалтыря. Пергамент, водяные краски, золото. Университетская библиотека Глазго, Шотландия

Предполагается, что толчком к такой трансформации послужил текст Петра Комистора, написавшего в XII веке, что Господь не уберег Еву, а нечистый решил соблазнить подобное подобным, и придал змею облик, схожий с Евой, чтобы той было легче ему поверить. Впрочем, по другой версии, падший ангел вступил в сговор (и, судя по апокрифам, не только в сговор) с уже упомянутой Лилит – и змеем притворяется именно она.

Неизвестный мастер. Грехопадение. Фрагмент миниатюры из Библии кардинала Мациевского. Ок. 1244–1254 гг. Пергамент, темпера, золото. Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк

Неизвестный мастер. Грехопадение. 1183–1189 гг. Мозаика. Собор Монреале, Сицилия

Так или иначе, но к XV веку образ «соблазняющей змее-девы» окончательно сформируется – с Евой будет говорить существо со змеиным хвостом, но женской головой, а нередко – и женским торсом с руками. Что логично – срывать и протягивать запретный плод руками куда удобнее, чем пастью, а существу, похожему на себя, веришь несколько больше, чем не похожему.

Братья Лимбурги. Грехопадение. Миниатюра из «Великолепного часослова герцога Беррийского». 1411 г. Пергамент, гуашь, акварель, золото. Музей Конде, Шантийи, Франция

Змее-девы будут довольно разнообразны – с руками и с лапками ящерицы, с волосами – распущенными, собранными в сложные прически, убранными в сетку или под высокий эннен. Порой у них будут рожки, иногда – крылья. И обычно они будут весьма соблазнительны.

Иногда художники – несомненно, сознательно – будут делать женскую голову Змея предельно похожей на голову Евы, словно намекая, что «женщина сама уговорила себя на грехопадение».

Неизвестный мастер. Грехопадение. 930–1000 гг. Миниатюра из рукописи Юния (она же рукопись Кэдмона). Пергамент, водяные краски. Бодлианская библиотека, Оксфорд, Англия

Именно такую змее-Еву, с точно такими же, как у Евы, длинными золотыми волосами, мы видим среди миниатюр «Великолепного часослова герцога Беррийского».

Особенно частым этот образ будет у «северных» – голландских и фламандских мастеров. К примеру, невероятно выразительным получился Змей у Гуго ван дер Гуса, который в маленьком складне, состоящем из «Грехопадения» и «Оплакивания», весьма своеобразно подошел к образу полудевы-полузмея. Женскую голову он своему персонажу, конечно, дал, но, кажется, ему очень нравилась мысль, что до провокации с яблоком Змей не ползал на брюхе, поэтому он подарил искусителю тельце ящерицы, не без элегантности стоящее на задних лапках, и придал ему все очарование котика, выпрашивающего у хозяев третий завтрак.

Андреа Мантенья. Грехопадение. Фрагмент алтаря Мадонна делла Витториа. 1496 г. Дерево, темпера. Лувр, Париж, Франция

***

Были свои змее-девы и у итальянцев. Одна из них едва заметно улыбается со стен флорентийской капеллы Бранкаччи.

Фрески этой капеллы знаменовали приход Высокого Возрождения. В них было все, что есть в современном искусстве: перспектива, реалистичная анатомия, световоздушная среда, смелые композиционные решения, гуманизм в его «возрожденческом смысле» (еще не любовь к человеку, но уже интерес) – и большая часть вышеперечисленного появилась под кистью совсем молодого художника по прозвищу Мазаччо (настоящее имя – Томмазо ди сер Джованни ди Гвиди). Мазаччо прожил всего 27 лет – и успел совершенно изменить путь итальянского искусства. Его фрески – особенно «Изгнание из Рая» – стали примером для Микеланджело, когда тот взялся за роспись Сикстинской капеллы.

Микеланджело Буонарроти. Грехопадение. 1509 г. Фрагмент потолочной фрески Сикстинской капеллы. Ватикан

Но «Грехопадение» в капелле Бранкаччи написал не он, а его старший товарищ Мазолино (настоящее имя – Томмазо да Кристофоро-Фини). Мазолино не был революционером в искусстве, но умел элегантно строить композицию и подстраиваться под стиль коллеги. Его «Грехопадение» спокойно и гармонично – не спор, а неспешный разговор стоящих под древом нагих мужчины и женщины с совершенными телами и меланхоличными лицами. Обвившийся вокруг ствола Змей с женской головкой в ореоле золотых волос в беседу не вмешивается, а лишь смотрит на них сверху из-под ресниц.

Франц фон Штук. Грех. 1909 г. Холст, темпера. Галерея модерна, Палермо, Италия

По такому же пути пошел в своих фресках флорентиец Паоло Уччелло. Лицо Евы из его «Грехопадения» исчезло, а вот профиль златовласого Змея прекрасно сохранился, и почти нет сомнения, что они с Евой были весьма похожи.

Паоло Уччелло. Грехопадение. 1430 г. Фреска. Церковь Санта-Мария Новелла, Флоренция, Италия

Восхищавшийся античностью Андреа Мантенья в своем «Грехопадении», украшающем подножие трона Мадонны, тоже пошел по пути Мазолино и Уччелло, дав Змею от человека только голову. Однако лицо его Искусителя, окруженное короткими локонами, похожими на стилизованные солнечные лучи или львиную гриву, может принадлежать как девушке, так и юноше. Возможно, неплохо образованный Мантенья вспомнил, что в текстах Змей всегда мужского рода.

Ханс Бальдунг Грин. Грехопадение. 1531 г. Дерево, масло. Музей Тиссена-Борнемисы, Мадрид, Испания

В отличие от Мазолино и Мантеньи, молодой Микеланджело во фресках Сикстинской капеллы выбрал путь синтеза человеческого и животного, и щедро выдал своему змею и голову Евы, и мускулистые руки (причем жест, протягивающий яблоко, отчасти пародирует жест Бога, пробуждающего Адама), и торс с женской грудью, и даже бедра. Присмотревшись, можно заметить, что с анатомическим правдоподобием перехода человеческого тела в обмотавший древо мощный хвост у художника были сложности, и он начал его сдвоенно, от каждого бедра, как у некоторых русалок.

Неизвестный мастер. Грехопадение. XIV в. Известняк. Фрагмент скульптурного убранства собора Нотр-Дам-де-Пари, Париж, Франция

***

Но в целом к XVI веку желание «очеловечивать» Змея у художников заметно снизилось, и они все чаще изображали его обычной змеей – не слишком крупной, прихотливо изогнувшейся на ветке древа, приближающей голову к голове Евы, словно что-то ей нашептывая…

Гуго ван дер Гус. Грехопадение. 1479 г. Дубовая доска, масло. Музей истории искусств, Вена, Австрия

Так грехопадение писали и Дюрер, и Кранах, и Тициан… Но некоторые чрезмерно отважные художники (например, ученик Альбрехта Дюрера Ханс Бальдунг Грин) порой и вовсе почти игнорировали роль Змея, превращая его в некрупный символ, некий иероглиф, позволяющий зрителю не вполне забыть, что речь идет о религиозной, а не эротической сцене.

В этом подходе есть что-то очень современное, Бальдунг Грин словно перекидывает мостик от начинающегося маньеризма XVI века к символистам XIX, и далее – к модерну, к «Греху» Франца фон Штука, где нет ни яблок, ни Адама – лишь женщина, соединившая в себе Еву и Лилит, и легший ей на плечи, словно мерцающее боа, Змей.