Когда вечером 10 июля на онлайн-заседании редколлегии журнала мы обсуждали тот номер, который вы сейчас держите в руках, заместитель главного редактора Ефим Муневич Шифман попросил меня написать о том, что же такое научная новизна, которую мы традиционно выдвигаем в качестве непреложного требования к публикациям. Я охотно принял эту задачу к исполнению по нескольким причинам.

Много лет назад, учась на шестом курсе родного Педиатрического института, я попытался параллельно обучаться в Государственном институте промышленной собственности и инноваций (ГИПСИН). Второе высшее образование патентоведа было мне интересно по одной простой причине: в голове все время крутилось множество технических идей, некоторые из которых я потом запатентовал как свои изобретения (например, турбинный аппарат ИВЛ, Патент РФ №2108084 от 1993 года), а некоторые — увидел реализованными ранее без моего участия (например, патрон стрелкового оружия с полностью сгорающей гильзой — обычные советские люди о таких вещах тогда не знали!). В итоге я не получил второй диплом — не хватило времени написать дипломную работу (она пришлась как раз на ординатуру...), но некоторые позиции на всю жизнь усвоил прочно: новизна в патентном праве большинства стран мира — это абсолютная мировая новизна предложенного устройства, способа, вещества или штамма. Нигде и никогда ранее в мире не было такого же объекта интеллектуальной собственности, и точка.

Другая глубина понимания новизны пришла, когда я в качестве научного руководителя и консультанта диссертаций стал помогать своим ученикам формулировать положения новизны научной. А потом встала задача еще более сложная: экспертам ВАКа приходится регулярно решать вопрос — в работе по двум специальностям, например, по онкологии и патологической анатомии, есть ли на самом деле эта вторая научная специальность? И решается он на основании вполне логичного подхода — а есть ли среди положений научной новизны действительно новый вклад в патоморфологию, или ее известные методы просто успешно использованы в интересах развития онкологии?

И вот тут, в науке, которая традиционно демонстрирует гегелевскую спираль развития, ситуация приниципиально другая: научную новизну вполне может иметь работа, приводящая новые доказательства того факта, что коллоиды лучше кристаллоидов (или наоборот? — это зависит от источника финансирования и исторической эпохи) или теоретическая концепция, идея, вовсе никак не воплощенная в осязаемый объект. Приложение метода, хорошо известного одной науке, к предмету другой — тоже новизна. А ведь есть еще и локальная новизна («авторам впервые в России удалось...»)!

Поэтому, наверное, многообразие жанровых и семантических возможностей истинного нового вклада в науку (буквально — от Нобелевской до Шнобелевский премии!) не позволит мне сформулировать научную новизну как строгое (научное!) понятие. Правда, остается возможность применить принцип исключения: научная новизна — это положение, идея, концепция, метод или результат, которые в данной области науки (мировая новизна) или в данном научном сообществе (локальная новизна) никем и никогда ранее не публиковались. Такой подход, по крайней мере, исключает изобретение велосипеда. Но остается широкое поле для вечных двигателей или работоспособных, но бесполезных инноваций — это уже совсем другая история.

Надеюсь, что в пятом номере «Зеленки» труд авторов и внимательность рецензентов позволили нам избежать всех трех негативных сюжетов...

Приятного и полезного вам чтения!

Ваш К. Лебединский