Борис Григорьевич Егоров (1892—1972) — виднейшая фигура в советской нейрохирургии. 19 августа 2017 г. исполняется 125 лет со дня его рождения.
Выходец из семьи охотнорядского купца, Борис Григорьевич закончил в 1915 г. медфак Императорского Московского университета еще до революции. Был широко образован, любил музыку, играл на скрипке, выступал с симфоническим оркестром; увлекался спортом, был чемпионом дореволюционной Москвы по теннису.
Избрав своей специальностью хирургию, Борис Григорьевич основательно изучил топографическую анатомию. Это всегда была его сильная сторона, которая определила исключительную анатомичность его хирургической техники и успехи в поисках наиболее оптимальных оперативных доступов.
Николай Нилович Бурденко, переехав из Воронежа в Москву, обратил внимание на высокого талантливого хирурга, привлек его в нейрохирургию, и вскоре Борис Григорьевич стал ближайшим соратником. Он вместе с А.А. Арендтом, Л.А. Корейшой, К.Г. Тэрианом, Л.С. Кадиным составили хирургический костяк Института Бурденко—Крамера, открытого в январе 1932 г. Николай Нилович, говоря в 30-е годы о том, что советские нейрохирурги ныне владеют практически всеми видами нейрохирургических операций, в первую очередь имел в виду Б.Г. Егорова.
Борис Григорьевич плодотворно сотрудничал с неврологами, морфологами, нейрорентгенологами. В 1931 г. он совместно со своим однокашником по университету Марком Борисовичем Копыловым произвел первую в СССР каротидную ангиографию.
В годы Великой Отечественной войны Борис Григорьевич в эвакогоспиталях оказывал хирургическую помощь раненым в голову. А вернувшись в Москву, вновь занялся нейроонкологией, став крупнейшим специалистом по невриномам слухового нерва. Это была тема и его блистательной докторской диссертации, а затем и фундаментальной монографии (1949).
Когда в ноябре 1946 г. Николай Нилович Бурденко умер, директорский пост сначала отдали академику АМН, генерал-лейтенанту медицинской службы Владимиру Николаевичу Шамову. Но коллектив единомышленников-бурденковцев не принял человека со стороны — школы были слишком разные. И спустя год В.Н. Шамов стал директором Ленинградского нейрохирургического института вместо умершего в 1947 г. Андрея Львовича Поленова. Произошло естественное назначение ближайшего ученика Н.Н. Бурденко, доктора медицинских наук проф. Б.Г. Егорова директором Московского Института нейрохирургии.
Звезда Бориса Григорьевича взошла, и началось быстрое восхождение его на академический Олимп. Член-корреспондент, академик, академик-секретарь отделения клинической медицины АМН СССР. Как у нас принято, все высшие нейрохирургические должности сосредоточились в его руках: Главный нейрохирург Минздрава СССР, Председатель Всесоюзного нейрохирургического общества, главный редактор журнала «Вопросы нейрохирургии»… Борис Григорьевич оказался на вершине нейрохирургической пирамиды.
Главной заботой директора оставался Институт. Борис Григорьевич оказался хорошим хозяином. Он построил в 50-е годы новый трехэтажный лечебный корпус; воздвиг 7-этажный дом для сотрудников и еще надстроил на 2 этажа два соседних корпуса (один — жилой, другой — лабораторный). Сам поселился при Институте и наблюдал за порядком денно и нощно. Курильщики прятались от Бориса Григорьевича, он терпеть не мог табачный дым. Предпочитал работать с женщинами – «от них не исходит этот ужасный запах», — говаривал Б.Г.
Институт модернизировался. Укреплялась его материально-техническая база, еще важнее — Борис Григорьевич сумел собрать под своей крышей группу талантливых ученых, которые принесли Институту приоритетные открытия и мировую славу.
Достаточно вспомнить, что именно Борис Григорьевич привлек в Институт крупнейшего нейрогистолога, основоположника учения о строении и функциях мозговых оболочек члена-корреспондента АМН СССР Михаила Аркадьевича Барона.
Б.Г. Егоровым после долгой переписки с Мин-здравом и Академией был взят в штат разносторонний невролог, автор открытия и основоположник новой нейронауки — количественной анатомии мозга профессор Самуил Михайлович Блинков.
При Б.Г. Егорове развернул свои исследования в Институте дважды доктор наук, признанный основоположник нейропсихологии академик АПН СССР Александр Романович Лурия. В это же время в Институте плодотворно трудились выдающийся нейрофизиолог член-корреспондент АМН СССР Владимир Сергеевич Русинов, крупный патоморфолог, создатель учения о травматической болезни головного мозга член-корреспондент АМН СССР Леонид Иосифович Смирнов и другие светила, для каждого из которых Борис Григорьевич открыл лаборатории.
Это был новый взлет Института, сумевшего под руководством Бориса Григорьевича перестроиться с военной нейрохирургической тематики на мирную и стать классическим академическим учреждением.
Наряду с огромной диагностической и хирургической деятельностью в Институте всегда развивалась большая фундаментальная наука. Обнаженный и спасаемый мозг служил естественной и допустимой базой для уникальных исследований, разумеется, без какого-либо нарушения принципа «non nocere». Эта единственная в своем роде возможность манила в Институт нейрохирургии ученых, делавших здесь свои открытия и становившихся всемирно известными основоположниками новых направлений в науке о мозге.
Они удачно дополняли замечательную плеяду нейрохирургов (А.А. Арендт, Л.А. Корейша, Л.С. Кадин, К.Г. Тэриан, А.А. Шлыков), неврологов (М.Ю. Рапопорт, Ю.В. Коновалов, Л.О. Корст, А.Я. Подгорная) и других смежных специалистов.
Нелегко было Борису Григорьевичу, когда началось «дело врачей». Зимой 1953 г. от него потребовали уволить из Института евреев. Я читал личные дела некоторых из них и поражался мужеству и стойкости Бориса Григорьевича. Он отстаивал их как мог.
Но давление административное и партийное (Б.Г. вынужден был вступить в партию уже в 60-летнем возрасте, иначе по существовавшим тогда правилам беспартийный не мог быть директором) нарастает: «Или Вы их уволите, или мы Вас уволим». Системе было спущено указание, и она обязана была его выполнить. Борис Григорьевич тянул время. Он избрал самую мягкую в то время форму увольнения – заявление «по собственному желанию в связи с состоянием здоровья». После смерти И.В. Сталина, как только «дело врачей» было дезавуировано, Борис Григорьевич тут же восстановил всех уволенных в Институте на прежних должностях.
В конце 40-х — начале 50-х годов Борис Григорьевич вызволил для Института двух очень способных врачей — Эдуарда Канделя и Николая Васина, проявивших склонности к нейрохирургии. Оба фронтовики, за плечами у Коли был еще и плен. После окончания мединститута Эдуарда направили из столицы в Киргизию — врачом в высокогорный санаторий, Николая — тоже куда-то в Среднюю Азию.
Борис Григорьевич отправил Канделя в длительную научную командировку в Англию. Оттуда он привез стереотаксический прибор и методику. И благодаря авторитету и помощи Бориса Григорьевича смог стать пионером функциональной нейрохирургии в нашей стране. Оправдал надежды и Коля Васин, который преуспел в нейроонкологии, противоболевой нейрохирургии и затем стал лидером оте-чественной нейротравматологии.
Наряду с Канделем и Васиным, Борис Григорьевич в 50-е годы взял в штат Института целую плеяду молодых талантов. Перечислю их в хронологической последовательности: Габиб Габибов, Николай Смирнов, Сергей Федоров, Федор Сербиненко, Федор Лясс, Юрий Филатов, Александр Коновалов, Виктор Салалыкин, Александр Шахнович…
Как и предвидел Борис Григорьевич, они быстро обрели высокое профессиональное мастерство, составили кадровый костяк послевоенного поколения, обеспечившего мощное развитие отечественной нейрохирургии и нейронаук и принесшего Институту новую славу.
В начале 60-х годов прошлого века Борис Григорьевич пригласил в Институт крупного нейрохимика Матвея Шулимовича Промыслова.
Борис Григорьевич с удивительным провидческим даром и не жалея усилий отбирал ученых для своего Института.
На моих глазах Борис Григорьевич вызвал в кабинет Федора Сербиненко. Был объявлен конкурс. На одно место м.н.с. претендовало несколько кандидатов наук. Федор, окончив 3 года назад аспирантуру, тянул, как это он любил, с защитой, но уже выделялся исследованиями по перестройке мозгового кровотока при патологических соустьях. Борис Григорьевич хотел взять его в научные сотрудники. Но как проголосуют члены Ученого совета за некандидата наук, когда другие достойные претенденты уже давно кандидаты наук?
— «Что ты сможешь им противопоставить?», — с упреком спросил Федора Борис Григорьевич.
— «Мои результаты и 6 престижных публикаций», — ответил мой друг.
— «Ну, попробуем», — заключил Борис Горигорьевич.
Федора избрали младшим научным сотрудником. А из его исследований, как и предчувствовал Борис Григорьевич, родился новый раздел нашей дисциплины — эндоваскулярная нейрохирургия.
Борис Григорьевич ратовал не только за защищаемых им сотрудников Института, но и за собственную нейрохирургическую деятельность, точнее, за ее направленность. Он был универсальным нейрохирургом высочайшего класса. Оперировал спокойно и очень анатомично. Мы изумлялись, видя на операциях, как его руки нежно обращаются с мозговой тканью. Хирургические вмешательства, проводимые Борисом Григорьевичем, как правило, проходили без послеоперационных осложнений.
В первые послевоенные годы Б.Г. Егоров увлекся психохирургией. Вернее, жизнь заставила его в совершенстве освоить модифицированную им префронтальную лейкотомию — операцию по пересечению проводящих путей в белом веществе лобных долей. При шизофрении и ряде других психических заболеваний у больных порой развивается некупируемое асоциальное поведение, жизненно опасное как для окружающих, так и самого пациента (речь разумеется идет о времени до появления аминазина, шире — психофармакологии). Никакие лекарства, никакие меры не могли здесь помочь. Единственная возможность сделать поведение больного упорядоченным, вернуть его домой в семью — это предложенное Э. Моницем в 1937 г. особое хирургическое вмешательство на головном мозге — лейкотомия. Она получила распространение во многих цивилизованных странах, а ее автор был удостоен Нобелевской премии.
К Борису Григорьевичу за помощью обратился один из самых высокопоставленных партийно-советских деятелей, у которого подобная беда случилась с сыном. Ситуация была безвыходной. Собрался широкий консилиум, решение было общим, и Борис Григорьевич решился на лейкотомию. Операция прошла гладко, а результат ошеломил преображением буйного пациента в спокойного молодого человека. Родители были счастливы. Слава о Борисе Григорьевиче-спасителе приводила к нему все новых и новых неизлечимых психически больных.
Отбор на лейкотомию был очень жестким, послеоперационный контроль динамичным и объективным, четко фиксировались как приобретения в поведении, так и потери в психической деятельности после оперативного вмешательства. Все это позволяло, отнюдь не идеализируя лейкотомию, выработать к ней определенные показания и противопоказания.
Однако в 1950 г. в разгар борьбы с «безродными космополитами», министр здравоохранения СССР Е.И. Смирнов издал приказ, запрещающий использование лейкотомии. Виновные были наказаны: А.С. Шмарьян, И.С. Бабчин и М.А. Гольденберг уволены с работы. Б.Г. Егоров, получив порицание, усидел.
В мае 1964 г. (за несколько месяцев до полета в космос его сына Бориса — первого в мире врача-космонавта) Борис Григорьевич был неожиданно смещен с поста директора Института. Его перевели на полставки консультанта. Оперировать не разрешали. Приходя в свой Институт, он чувствовал себя одиноким и ненужным. В мае 1970 г. его уволили.
Немного не дожив до своего 80-летия, Борис Григорьевич умер в феврале 1972 г. от острого нарушения мозгового кровообращения. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.
С ним ушла целая эпоха отечественной нейрохирургии, в которой он многие годы был крупным ученым.
При разработке экспозиции музея Института нейрохирургии заслуженное внимание уделили Б.Г. Егорову. Несколько стендов и витрин отражают его происхождение, хирургическое становление, семейные коллизии, свершения выдающегося нейрохирурга, ученого, организатора. Удалось сберечь письменный стол Бориса Григорьевича, за которым он работал дома. Скульптор С.Н. Чехомов создал портрет Б.Г. Егорова. К 115-летию со дня его рождения был сделан документальный фильм «Нейрохирург Егоров». У входа в старое здание Института висит мраморная мемориальная доска с барельефом Бориса Григорьевича Егорова.
Проф. Л.Б. Лихтерман