Курортная инфраструктура, рассчитанная на массовые круги, зародилась в последние предреволюционные десятилетия и не только не прекратила полностью свое развитие в продолжительный период боевых действий мировой и гражданских войн, но и усилила свою роль как лечебно-реабилитационный комплекс для военнослужащих.

Удивительно, но российское курортное дело формировалось, испытывая стимулирующее влияние потребностей армии, которая нуждалась в расположенных неподалеку дешевых здравницах. Кавказские Минеральные Воды не в последнюю очередь обязаны своим появлением продолжительной Кавказской войне. Крымская война простимулировала интерес к рекреационным возможностям полуострова.

Длительное время развитие здравниц сдерживалось низкой доступностью этих мест для рядового отдыхающего. Помимо отсутствия регулярного транспортного сообщения помехой могла быть и небезопасность дорог в окраинных местах юга империи. В связи с этим привлекательность иностранных курортов для платежеспособной публики была выше. Эта проблема не была решена вплоть до Первой мировой войны. Как писал выдающийся отечественный экономист И.Х. Озеров, не отказывавший себе в удовольствиях жизни и посещавший европейские курорты: «Не надо ждать транспорт. У нас же, чтобы выехать из Крыма или Минеральных Вод, надо записываться за 2—3 недели ...», а благодаря хорошей организации санаторно-курортного дела, и «...устроиться на иностранных курортах можно дешевле, чем у нас»¹. В связи с этим развитие отечественных и в особенности местных курортов в России всегда было важным.

К началу XX века Россия имела 36 курортных местностей с заведениями общей емкостью 3 тыс. мест², что было явно недостаточно. Во время Русско-японской войны было создано Управление главного врачебного инспектора в составе Министерства внутренних дел. Его 4-е делопроизводство — курортное — вело дела, касавшиеся санитарного благоустройства лечебных местностей, а также и вакцинирования населения. Однако, судя по ежегодным отчетам управления, до развития бальнеологических и климатотерапевтических здравниц «руки у него не доходили»³. Но, начиная с 1890-х годов, поощрялось развитие отечественного курортного дела силами общественности — как общегосударственное и патриотическое дело: «у Матушки Руси будет свой европейский курорт, и русские денежки будут хоть немного менее отливать за границу». Создавались коммерческие кооперативы для устройства и эксплуатации курортов в местностях, где обнаруживались выходы целебных вод и грязей. Акционерами могли стать люди даже скромного дохода. В проекте устава одного из обществ для эксплуатации мацестинских источников стоимость акций составляла 50 руб. с рассрочкой оплаты по 25%⁴.

Военная эпоха активизировала интерес к местным курортам, но их по-прежнему было недостаточно. Вот как выразился автор письма в Вологодское краеведческое общество: «Некуда деваться на лето. Негде полечиться, забыться от столичной сутолоки и поправить растрепанные нервы. Близлежащие к Петрограду курорты — Гунгербург и Старая Русса — уже переполнены. Цены на помещения, не говоря уже о продуктах и предметах первой необходимости, невероятные. Назвать их лечебными курортами затруднительно, так как тут, прежде всего, отсутствуют тишина, чистый воздух и здоровая пища. Поехать на юг? Но на офицерское жалованье далеко не уедешь, и много больных героев принуждены будут наслаждаться летним петроградским воздухом и капустой из Мурина. А курорты ведь есть — и близко...»⁵.

Имелись в виду северные воды, грязи, морские купания — как правило, сведения об исключительных лечебных свойствах распространялись о местах, где когда-то широко было развито солеварение. Практически о каждом таком месте ходили предания о чудесном выздоровлении от разных недугов. Подтверждались они и на официальном уровне: вологодский доктор свидетельствовал, что ему «...приходилось видеть десятки людей, обреченных медициной на смерть, которые, пройдя даже неполный курс лечения на северных водах, возвращались оттуда здоровыми»⁶.

Курортное дело заинтересовало радетелей Северного края. Общественность Олонецкой губернии рассчитывала, что местные курорты, основанные еще Петром I, окажутся затребованными во время войны, что приведет к ускоренному строительству ведущей в Карелию железной дороги. Инициаторы проекта понимали, что на первых порах взыскательную публику беломорские и мурманские морские купанья и ванны не прельстят, но их дешевизна будет привлекательна для обычных людей, жителей ближних губерний⁷.

Иван Христофорович Озеров в начале войны предложил воспользоваться «психологическим настроением» русской курортной публики, оказавшейся летом 1914 г. за границей и испытавшей там немало мытарств. Появилась возможность переориентировать любителей курортного отдыха на русские места, что принесло бы немалую пользу: в стране осталось бы от 150 до 200 млн рублей, ежегодно вывозимых на заграничные курорты, что было своего рода «контрибуцией, которую мы платим Германии и Австрии за нашу отсталость в курортном деле». Появился бы стимул к развитию транспортной сети, а также к развитию местных кустарных промыслов (изготовление сувенирной продукции). По мнению И.Х. Озерова, развитие санаторно-курортного дела имело большое государственное значение, при этом требовало небольших затрат со стороны властей. Нужно было лишь передавать участки под санатории предпринимателям на льготных условиях, сдавать в аренду источники минеральных вод и проч.⁸.

«Государственная важность» курортного дела была подхвачена провинциальной общественностью. Предприниматели воодушевились возможностью получить под проект и казенное финансирование, ведь курорты могли бы использоваться для восстановления и выздоровления раненых, эвакуированных в губернские лазареты! Например, южнороссийская деловая общественность преисполнилась энтузиазмом от того, что на развитие Кавминвод были ассигнованы средства на приспособление курорта для зимней работы: ожидалось прибытие 9 тыс. раненых⁹.

Архангельское местное отделение общества Красного креста «приняло решение открыть лечебный пункт (курорт) на 20 кроватей для выздоравливающих воинов»¹⁰. «Под влиянием ныне выяснившейся нужды в местном курорте» группа предприимчивых людей Архангельска образовала «акционерную компанию для устройства курорта на берегу Белого моря». Учитывая уже начавшиеся работы, место для курорта предполагалось у дер. Сюзьма. Но возникла и альтернативная идея. Так, врачебный инспектор Архангельской губернии Романов представил министру внутренних дел докладную записку, описывающую преимущества Унской губы (около Пертоминского монастыря) и содержащую ходатайство о выделении на его устройство средств, около 118 тыс. руб. Для обоснования казенного субсидирования необходимо было представить сведения об уникальности местного климата. Губернатор выделил средства на оборудование временной метеорологической станции, которую обеспечили приборами и специалистами Гидрометеорологической службы Северного Ледовитого океана и Белого моря. Впрочем, командированный специалист не нашел подтверждений того, что курорт надо устроить именно здесь, склоняясь к уже развивающемуся курорту Сюзьма¹¹.

Однако получивший толчок благодаря военному времени проект развития северного бальнеологического курорта именно из-за военных обстоятельств и был закрыт. Причиной стала эпидемия всеобщей шпиономании, породившей подозрение, что учитель евангелической школы в Архангельске задумал устройство курорта около удаленной и труднодоступной Сюзьмы не случайно, что это место могло бы стать своего рода базой для германских субмарин.

Инициатива развития курортного дела и вообще туризма, когда она исходила от иностранцев (или людей с «немецкими» фамилиями), вызывала подозрение. Так, в 1915 г. швед Вагнер и норвежец Виг устроили недалеко от портового города Онеги «спортивный домик для отдыха спортсменов-лыжников, но находящийся далеко от лыжного пути, в глухом месте». Над крышей было установлено нечто типа мачты; по выводам проведенного следствия, это и была запеленгованная архангельскими радистами «неизвестная радиостанция»¹².

Помимо морских курортов оздоровительный потенциал имели и хвойные леса на юге Архангельской губернии, расположенные недалеко от железной дороги, что снимало проблему транспортной доступности. В Вологодской и Новгородской губерниях сохранились заброшенные соляные варницы рядом с соляными источниками, и эти стагнирующие местности предлагалось использовать для соляных и минеральных ванн, обладающих неоспоримыми оздоровительными качествами. В новгородских деревнях Сольцы и Варницы, оказавшихся поблизости к фронту, были организованы курорты для долечивания раненых.

В Петрограде 7—11 января 1915 г. работал съезд по улучшению отечественных лечебных местностей, следствием которого стало возложение общего руководства за мероприятиями по улучшению использования отечественных лечебных местностей для больных и раненых воинов на Верховного начальника санитарной и эвакуационной части армии. В 1915 г. при Главных комитетах Всероссийских Союза городов и Земского союза была создана Центральная объединенная санаторно-курортная комиссия. На нее была возложена практическая реализация развития бальнеологических лечебниц для раненых и больных воинов. Бальнеологические лечебницы имели около 4500 коек, что было недостаточно. На 1916 и 1917 гг. было выделено по 300 тыс. руб. на содержание лечебных учреждений курортного типа в Крыму и на лиманное лечение в Одессе воинских чинов. В течение 1916 г. ведомства и общественные организации только «раскачивались». И в этой сфере реализовывалась уже сложившаяся модель решения «непрофильных» задач российской армии: командование формулирует цели и контролирует исполнение, общественные силы — на казенные деньги и пожертвования частных лиц — реализовывают. Временное правительство попыталось изменить схему работы, переведя все комитеты и их местные отделения в ведение созданного в июне 1917 г. Министерства государственного призрения¹³.

Поскольку нуждающиеся в климатотерапевтическом лечении гражданские лица были отрезаны от европейских водных и морских курортов, началось широкое строительство санаториев и лечебниц. В Пятигорске в годы войны завершилась застройка дачных участков на Провальской дороге. В Архипо-Осиповке Черноморской губернии в 1916 г. хирург-отоларинголог М.М. Резанов по заданию Центросоюза принялся за строительство профильного санатория. В 1918 г. санаторий вступил в эксплуатацию¹⁴. Однако доктор руководил им недолго. В августе 1918 г. он ушел на фронт в составе Таманской армии, потому что был не просто известен своими левыми политическими взглядами, но и поддержкой большевиков. М.М. Резанов поступил на службу в РККА и умер в 1920 г.

Революция подтолкнула местную инициативу на поддержание уже имеющихся санаторно-курортных учреждений и реализацию возникших в годы войны проектов. Теперь, как и диктовали социально-политические обстоятельства и условия окончившейся, как казалось, войны, акцент делался на потребностях «увечных воинов». Так, в Вологодской губернии в Яренском уездном исполкоме в 1918 г. была поставлена задача «открытия в селе Серегове курорта для сезонного лечения соляно-железистыми рассолами и на постройку санатории при нем»¹⁵.

После революции санаторно-курортная отборочная комиссия дала рабочим Архангельска несколько путевок на южные курорты, которые теперь стали народным достоянием. Они отправились на юг, однако пришлось вернуться с полдороги из-за усиления боевых действий Гражданской войны.

Обычная курортная публика, для которой посещение вод было непременной частью летнего отдыха, селилась по частным дачам в комнатах, сдаваемых владельцами, среди которых были и врачи, специализировавшиеся на лечении внутренних и кожных болезней. И только в 1917 году были внесены некоторые коррективы: из-за проблем с продовольствием, затронувших и курорты, часть традиционных дачных арендаторов, не имевших там недвижимость, остались дома или выбрали для проживания пригородные дачные поселки. Владельцы дач в Крыму, Кисловодске, на побережье Черного моря, наоборот, предпочли отъезд из городских квартир¹⁶. Некоторые из них уже никогда не смогли туда вернуться.

В годы гражданской войны, кроме долечивающихся военнослужащих, потенциальными пациентами были и хронические больные, которые, как считалось, создают нагрузку на лечебные учреждения, переполненные в условиях постоянных боевых действий и тяжелой эпидемической ситуации. Отдел здравоохранения одного из уездов Архангельской губернии предлагал «разгрузить от хроников-ревматиков больницы и дать [им] возможность восстановить здоровье на Серегинских рассолах, для этого [запланировать на 1919 год] устройство ванного отделения и курорта»¹⁷. Однако все это оставалось благими намерениями, поскольку даже в период военного коммунизма и государственного финансирования деньги в полном объеме получить не удавалось; сметы редко финансировались более чем на четверть¹⁸.

Короткий период существования белого анклава на европейском Севере России на повестку дня санатории и курорты не поставил. Долечивание раненых осуществлялось в городских лазаретах. Жизнь в деревне, тем более приморской, была голодной, и крестьяне вряд ли готовы были делиться скудным продовольствием с отдыхающими горожанами и выздоравливающими военнослужащими. К тому же офицеры Белой армии были в основном приезжими, прибывали в Архангельск и Мурманск в относительно короткие командировки и семей с собой не брали. Местные солдаты после госпиталей предпочитали ехать долечиваться к себе домой.

Существовавшие до революции оздоровительные учреждения не останавливали свою работу ни при одной из сменяющихся властей. Так, санаторий «Анапа-Берег», самый первый в этой части черноморского побережья, принимал офицеров армии Деникина, находящихся в отпуске для укрепления сил после ранения или болезни. Они находились на полном, хотя и скромном пансионе¹⁹.

Поскольку «белый юг» был отрезан от советского центра, то совработникам и их семьям в годы войны были доступны лишь водолечебницы Липецка²⁰.

Низовая инициатива, разбуженная в дореволюционные десятилетия, не угасла, имея опору на усилившееся в годы Гражданской войны местное самоуправление — как советское, так и сохранившееся земское. Известны случаи, когда жители по собственному почину охраняли постройки так и не заработавших санаториев как от красных, так и от белых. Они понимали, что в будущем такое предприятие даст им работу или хотя бы дополнительный заработок.

Еще в годы мировой войны с появлением масс беженцев из западных губерний, вывозимых оттуда в организованном порядке, — персонала и учащихся учебных заведений, служащих и рабочих промышленных предприятий, встала задача их устройства. Имперские учреждения с трудом справлялись с наплывом людей, и зимой 1917—1918 гг. нескованная регламентацией инициатива общественных организаций, особенно женских, была приложена к делу социальной помощи. В Одессе для детей эвакуированных рабочих были открыты так называемые детские площадки, но, по сути, это были учреждения пансионного типа. Они работали в помещениях недавно построенной дачи владельца авиазавода В.А. Анатры и хорошо оборудованной купальни С.И. Дунина. Обе находились в ближнем пригороде Одессы на Французском бульваре (Малый Фонтан). Деньги на их содержание собирались среди рабочих, а также на это направлялась часть доходов рабочих кооперативов бывшего завода сельскохозяйственных машин И.И. Гена, помощь от профсоюзов металлистов и моряков. Пекарня дома трудолюбия поставляла хлеб для детей, из заводских столовых доставлялась вареная каша. Площадки закрылись после прихода немцев в Одессу, но в апреле 1919 г. после прихода войск атамана Григорьева возобновили свою работу, правда, лишь до августа, до прихода войск Добровольческой армии А.И. Деникина²¹. После установления советской власти многие из дач Малой Фонтанки были отданы под санатории и дома отдыха. В 1930-е годы дача В.А. Анатры вошла в комплекс санатория №3 ВЦСПС.

Подобная последовательность в организации системы поддержания здоровья широких слоев взрослых и детей встречалась повсеместно на территории под контролем красных. В Бердянске в небольшой интервал времени — март—май 1919 г. — среди прочих забот «смешанной» (многопартийной) советской власти тоже была попытка устройства загородной дачи для детей. В нескольких верстах от города на берегу моря располагалась дача Петровецкого, выстроенная в модном накануне войны псевдоготическом стиле²². Реализации планов помешало наступление белых и оставление Приазовья.

После овладения Северным Кавказом весной 1920 г. большевики тут же начали осваивать курорты в целях оздоровления трудящихся и военнослужащих. Прежде раненые и контуженые бойцы на небольшой срок — 12 дней — направлялись на отдых в Кисловодск, а потом уже в Северное Причерноморье на борьбу с Врангелем и Махно²³.

К середине 1920-х годов удалось полностью решить вопрос с санаторным обеспечением военнослужащих. С учетом того, что только 9% комсостава были признаны имеющими нарушения здоровья, они были обеспечены путевками полностью: в санатории (с лечением) — до 4%, в дома отдыха (климатическое лечение) — 5,2%²⁴. Среди приоритетных групп членов профсоюза, прошедших через курортную отборочную комиссию, были и члены семей красноармейцев и красных командиров²⁵.

В советское время на фоне общего «санаторного бума» для трудящихся, проекты северных морских курортов так и не были реализованы. Одни оказались в закрытой (пограничной) зоне, такие как Сюзьма, другие переданы в управление наказаний. Так, в Пертоминском монастыре располагался лагерь для пленных белогвардейцев, позднее — другие учреждения исполнения наказаний. Санатории в других районах севера начали функционировать, но постепенно — одни в нэповские 1920-е годы, другие — уже в 1990-е годы, закрывались, не выдержав конкуренции с южными и зарубежными курортами в условиях сокращения, а иногда и полного прекращения государственного финансирования.

Отъезд в эмиграцию владельцев курортных дач привел к тому, что эти национализированные здания стали базой для устройства санаториев, бальнеологических лечебниц и домов отдыха различных советских ведомств и профсоюзов. Так, в Геленджике дачный поселок служащих франко-русского цементного завода «Солнце» превратился в одноименный детский санаторий, прекративший свое существование только в 1990-е годы. А в 1920-е годы Кисловодск, Сухуми, Гагры, Ялта постепенно приобретали черты советского рая. Поскольку путевки получали рабочие государственных предприятий, советские служащие, инвалиды труда и войны, они, получив отпускные, могли себе позволить покупать фрукты и продукты на рынке, посещать столовую для приезжих отдыхающих. При этом местные кормились, по отзывам, невесть чем²⁶.

Пример русских курортов является еще одной иллюстрацией того, что в силу национальной специфики многие начинания становятся успешными только при финансовой и организационной поддержке государства.

Финансирование

Статья подготовлена в рамках исследования, поддержанного грантом РНФ (проект №22-18-20061).

This article was prepared within the framework of research supported by a grant from the Russian Science Foundation (Project No. 22-18-20061).

Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

¹ Озеров И.Х. Одна из очередных задач. Архангельск. 1914. 21 сент. С. 1.

² Виды и тенденции развития туризма. Под ред. Штейнгольца Б.И. Новосибирск. 2014;102.

³ Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи населению в России... [по годам]. Упр. гл. врач. инспектора М.В.Д. СПб. 1902-1915.

⁴ Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. 130. Оп. 1. Д. 13. Л. 7-8. Письмо В.Р. Фаркачу от Каменского Анатолия Андреевича. 16 ноября 1906 г.

⁵ [Н.В.] Наши северные курорты. Известия Вологодского общества изучения Северного края. Вып. 2. Вологда. 1915;181.

⁶ Там же.

⁷ Морские купания на Русском севере. Известия Вологодского общества изучения Северного края. Вып. 2. Вологда. 1915;180.

⁸ Озеров И.Х. Одна из очередных задач. Архангельск. 1914. 21 сент. С. 1.

⁹ Курорты для раненых. Архангельск. 1914. 21 сент. С. 2.

¹⁰ Романов А. К вопросу об устройстве казенного, или субсидируемого казной, вполне оборудованного лечебного места (курорта) на побережье Белого моря, в районе Унской губы.//Памятная книжка Архангельской губернии на 1915 год. Архангельск. 1915;9-11.

¹¹ Георгиевский Н.П. О пригодности Пертоминского монастыря (Унская губа Белого моря) для устройства курорта. Н.П. Георгиевский. Архангельск: Губернская типография; 1916;3, 4.

¹² Государственный архив Архангельской области (ГААО). Ф. 1323. Оп. 1. Д. 626. Л. 7.

¹³ Гладких П.В. Медицинская служба русской армии в Первой мировой войне (1914—1917 гг.). Военно-историческое наследие Первой мировой войны в Республике Беларусь и Российской Федерации: проблемы изучения, сохранения и использования: сб. науч. ст. Гродно: ГрГУ им. Я. Купалы, 2016. URL: https://uctopuk.info/article/medicinskaya-sluzhba-russkoy-armii-v-pervoy-mirovoy-voyne-1914-1917-gg

¹⁴ Государственный историко-краеведческий музей, научный архив. Ф. 16. Д. 4. Л. 36.

¹⁵ ГААО. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 7. Л. 11.

¹⁶ Малиновский И.А. Воспоминания; Дневник 1920 года: Рукопись. С. 118-119. Семейный архив внучки И.А. Малиновского М.Ц. Шабат (1922—2009), Москва.

¹⁷ ГААО. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 7. Л. 53-55.

¹⁸ Там же. Л. 90.

¹⁹ ГАРО. Ф. 841. Оп. 1. Д. 9. Л. 50-53, 70-73. Письмо от хорунжего Лассе; Д. 15. Л. 3-4.

²⁰ ГАРО. Ф. Р-12. Оп. 3. Д. 341. Л. 39.

²¹ Государственный архив Одесской области. Ф. П-13. Оп. 3. Д. 311. Воспоминания П.Д. Стасовой-Сапельниковой. Л. 47-48.

²² Государственный архив Днепропетровской области. Ф. П-24. Оп. 1. Д. 336. Воспоминания и выписки из дневника Введенского о революционных событиях в период 1917—1920 гг. Л. 235-238.

²³ ГАРО. Ф. 3442. Оп. 5. Д. 2. Л. 84 об.

²⁴ Российский государственный военный архив. Ф. 34. Оп. 3. Д. 336. Л. 4.

²⁵ ГАРО. Ф. Р-3713. Оп. 4. Д. 127. Л. 43. Докладная записка членов комитета по улучшению быта рабочих о работе Курортной отборочной комиссии.

²⁶ Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 549. Оп. 1. Д. 4. Записки (воспоминания) княгини Надежды Тимофеевны Кропоткиной (урожд. Повало-Швейковской). 1930—1940-е гг. Л. 112, 119 об.

Получена 12.04.2022

Received 12.04.2022

Принята в печать 29.04.2022

Accepted 29.04.2022