Инициатива преподавания специального курса глазных болезней в Императорском Московском университете принадлежит первому заведующему кафедрой хирургии Ф.А. Гильтебрандту, который, возглавив 6-коечную хирургическую клинику (институт) в 1805 г., выделил 3 койки для больных офтальмологического профиля и приступил к изложению «учения о глазных болезнях» [1, с. 7; 2, с. 51—54].

Особое значение Ф.А. Гильтебрандт придавал практической направленности своего курса, что, в частности, подтверждается отчетом о том, что он «продолжал читать Хирургию по Титтману с практическими упражнениями в Институте Клиники хирургической, производя особенно операции камнесечения и снятия бельма» [3, с. 394].

В 1812 г. в связи с оккупацией Москвы французскими войсками занятия в Университете были прекращены [2, с. 59], однако уже в 1813 г. они были возобновлены [2, с. 61; 4, с. 2], а в сентябре 1829 г. все клинические учреждения университета, пострадавшие при пожаре города, были полностью восстановлены; при этом в составе Хирургического института отныне стало 12 кроватей [5, с. 119—123].

Постепенно на медицинском факультете Московского университета формировалась и внедрялась система контроля и оценки полученных студентами практических навыков по офтальмологии. Подтверждением этому служит документ, который профессор Ф.И. Гильтебрандт составил 17 декабря 1815 г.: «Студент Федор Миллер назначенную ему Врачебным Отделением операцию бельма (cataracta) сделал в моем присутствии на трупе надлежащим образом, в чем и дано ему сие свидетельство»^​1​᠎.

О том, что офтальмология и в послевоенные годы оставалась важным разделом курса хирургии Ф.А. Гильтебрандта, свидетельствует, в частности, «Список Хирургических инструментов, находящихся при Хирургическом Институте Императорского Московского Университета», изданный в 1822 г. Во второй своей части, озаглавленной «Инструменты для глазных операций и слезного свища», «Список» содержал 28 наименований инструментов для всех основных оперативных вмешательств при патологии органа зрения^​2​᠎.

Новый этап в развитии офтальмологии в Московском университете начался 15 февраля 1823 г., когда на кафедру хирургии к профессору Ф.А. Гильтебрандту был определен адъюнктом «с препоручением ему класса Окулистики»^​3​᠎ А.Е. Эвениус [6, 7]. Назначение адъюнкта для преподавания отдельного курса клинической офтальмологии — это решение представляется не просто неординарным, но, в самом деле, едва ли не наиболее рациональным в тех сложившихся условиях, когда уставом Московского университета офтальмология не определялась в качестве учебной дисциплины. В доступной нам литературе мы не нашли аналогичных примеров в практике европейских университетов, которые все еще не могли позволить выделение специального курса глазных болезней на кафедре хирургии. Напомним, что исключение составляли медицинский факультет Венского университета и Санкт-Петербургская медико-хирургической академия, где к тому периоду времени уже существовали самостоятельные кафедры офтальмологии [8, 9].

Несмотря на это знаменательное событие в деятельности Московского университета, А.Е. Эвениус по поручению медицинского факультета, помимо офтальмологии, должен был вести в качестве отдельной учебной дисциплины курс десмургии^​4​᠎.

Вместе с тем в среде профессуры Московского университета зрело и росло понимание того, что офтальмология должна быть выделена в качестве самостоятельной медицинской специальности и отделена от хирургии. Именно так следует рассматривать поручение Эвениусу выступить в 1829 г. с актовой речью «De Ophthalmologiae Praestanta» в торжественном собрании университета^​5​᠎. Признанием заслуг А.Е. Эвениуса становится его последовательное назначение экстраординарным (1828 г.)^​6​᠎ и ординарным профессором (1836 г.)^​7​᠎, секретарем, а в 1842 г.^​8​᠎ — деканом медицинского факультета [6].

В середине 20-х годов XIX в. в России началась подготовка к реформе системы народного образования. В работе по разработке нового устава университетов, наряду с другими профессорами медицинского факультета Московского университета, принимал участие А.Е. Эвениус. Следуя поручению попечителя Московского учебного округа^​9​᠎, он в качестве секретаря факультета 5 июня 1826 г.^​10​᠎ представил отделению врачебных наук собственный план оптимизации учебного процесса на медицинском факультете. Эти рекомендации «с присовокуплением мнения о сем Попечителя»^​11​᠎ были направлены в Министерство народного просвещения. Есть основания полагать, что А.Е. Эвениус высказывался за выделение офтальмологии в самостоятельный профессорский курс, тем самым предлагая окончательно отделить ее от хирургии. Во всяком случае, составляя проект нового университетского устава, попечитель Московского учебного округа в числе девяти профессоров медицинского факультета раздельно называет профессора хирургии и профессора-окулиста^​12​᠎ [7].

Утвержденный в 1835 г. «Общий Устав Императорских Российских Университетов»^​13​᠎ предусматривал в числе других выделение двух самостоятельных предметов: 1) Хирургии умозрительной, за которой вскоре закрепилось название «теоретической» [10, с. 9], и 2) Хирургии операционной, глазных болезней и хирургической клиники [11]. При переходе на новую учебную программу медицинский факультет Московского университета высказал ряд обоснованных претензий к «Уставу», вследствие чего в 1835/1836 учебном году только для Московского университета были организованы три хирургические кафедры: 1) Общая и Частная Хирургия с Наукою о переломах и вывихах (кафедра теоретической хирургии); 2) Хирургия Оперативная, с Клиникою, и Анатомия хирургическая; 3) Окулистика с Клиникою Глазных болезней и Десмургия^​14​᠎. Несмотря на мотивированные попытки А.Е. Эвениуса отделить преподавание десмургии от офтальмологии, это предложение не получило поддержки, и в его курсе «Науки о Глазных болезнях» и десмургии по-прежнему «слушатели упражняемы были в предметах глазных операций и наложении повязок на фантом» [12, с. 13].

Между тем сам факт того, что преподавание клинической офтальмологии на медицинском факультете Московского университета было сохранено за отдельной кафедрой, позволял подтвердить необходимость создания специализированной клиники глазных болезней для дальнейшей оптимизации учебного процесса. Это произошло в 1845 г. на основании указа «О Дополнительном постановлении для Медицинского факультета Московского университета» [13].

Внешним поводом для подготовки этого указа явилось слияние Московской медико-хирургической академии с Московским университетом. Однако истинная причина заключалась в том, что реформа высшего медицинского образования 30-х годов XIX века не достигала главной цели, поставленной перед университетами, — «готовить и выпускать врачей, способных сразу после окончания медицинского факультета приступать к самостоятельной врачебной практике» [5, с. 338].

В 1841 г. Временный медицинский комитет (ВМК) при Министерстве народного просвещения [14], рассмотрев представленные предложения о реорганизации учебного процесса в случае объединения Московской медико-хирургической академии и медицинского факультета университета и поддержав проект создания госпитальных клиник в больницах Градской и Екатерининской, выделил следующую идею: «Желательно бы было, чтоб обширная и превосходно устроенная Московская Глазная больница могла со временем также служить для усовершенствования Студентов в распознавании и лечении глазных болезней»^​15​᠎.

Московская глазная больница действительно привлекала к себе внимание как уникальная клиническая база для изучения офтальмологии и подготовки врачей-специалистов. Учрежденная в январе 1826 г. [15, с. 105; 16, с. 11−14; 17, с. 185], больница располагала выкупленным в 1830 г. собственным трехэтажным зданием на Тверской улице [16, с. 14; 17, с. 185], а в 40-е годы была способна разместить до 60 стационарных и принимала ежедневно от 30 до 50 амбулаторных пациентов^​16​᠎.

Директором Московской глазной больницы был назначен и оставался им до конца жизни видный отечественный офтальмолог, доктор медицины Петр Федорович Броссе (1793—1857); врачом-консультантом стал А.Е. Эвениус [6; 7; 18, с. 92; 19].

Указ «О Дополнительном постановлении» не предусматривал выделения офтальмологии в отдельную учебную дисциплину и, «вменяя в обязанность» профессору факультетской хирургической клиники выделять несколько коек для больных офтальмологического профиля, вместе с тем оговаривал, что основные сведения о глазных болезнях «должны получить учащиеся в Клинике Госпитальной офтальмиятрии под руководством Директора и Старшего Врача Московской глазной больницы с званием Экстраординарного Профессора Университета» [13, с. 8].

Возможное назначение П.Ф. Броссе на престижную профессорскую должность, по-видимому, не находило поддержки со стороны медицинского факультета и Совета Московского университета. Известны усилия, предпринятые попечителем Московского учебного округа, чтобы в лице А.Е. Эвениуса отстоять и сохранить для университета опытного и авторитетного профессора-специалиста^​17​᠎.

Однако П.Ф. Броссе имел мощных покровителей. Их решающая роль зафиксирована в комментарии к «Дополнительному постановлению» министра народного просвещения С.С. Уварова: «Министр Внутренних Дел, отзываясь с особенною похвалою об искусстве и опытности нынешнего Директора Московской глазной лечебницы Доктора Броссе, с своей стороны просил меня определить его Профессором Госпитальной Окулистики в Московском Университете, так как это могло бы послужить к умножению в России искусных окулистов, в которых недостаток весьма ощутителен» [20, стб. 694—695].

В сентябре 1846 г. П.Ф. Броссе был утвержден экстраординарным профессором госпитальной офтальмологической клиники^​18​᠎ и приступил к проведению занятий в глазной госпитальной клинике со студентами V курса^​19​᠎. Несмотря на то что А.Е. Эвениус вынужден был принять увольнение, во многом благодаря его плодотворной преподавательской деятельности Московский университет впервые получил возможность на базе благоустроенной специализированной больницы организовать госпитальную клинику с широкими возможностями для преподавания офтальмологии.

Основу педагогической деятельности П.Ф. Броссе составляло следующее его убеждение: «Главная цель Госпитальной Клиники есть та, чтобы Студенты имели случаи видеть как можно большое число различных глазных болезней для распознавания и изучения лечения оных. — Этот случай Глазная Больница в полной мере доставить имеет […]»^​20​᠎. В 1851 г., анализируя накопленный опыт, П.Ф. Броссе писал: «Таким образом, учащиеся здесь имеют случай видеть и наблюдать почти все глазные болезни в различных формах и в различных степенях, изучая при том практически разные способы их лечения»^​21​᠎. Следует также отметить, что П.Ф. Броссе допускал студентов и к самостоятельному производству глазных хирургических операций, о чем свидетельствуют «Отчеты» Московского университета [21, с. 41; 22, с. 41—42; 23, с. 36—37; 24, с. 32—33].

Срок действия «Дополнительного постановления» ограничивался пятью годами, и, вероятно, поэтому в нем не была прописана процедура возможной замены или выдвижения другого кандидата на должность профессора офтальмологической клиники, а также не устанавливался порядок взаимоотношений между администрацией глазной больницы и Советом университета. Такое упущение впоследствии сказалось тем более неблагоприятно на преподавании офтальмологии в виду того, что этот документ фактически продолжал сохранять свою юридическую силу вплоть до принятия нового «Общего Устава Императорских Российских Университетов» в 1863 г.

После смерти П.Ф. Броссе в 1857 г. его племянник,^​22​᠎ доктор медицины В.Ф. Броссе, назначенный директором и главным врачом глазной больницы,^​23​᠎ приступил к проведению занятий со студентами в госпитальной офтальмологической клинике^​24​᠎ и даже получал от университета соответствующее денежное содержание за преподавательскую деятельность^​25​᠎. Однако Совет университета так и не утвердил его в звании экстраординарного профессора, так как медицинский факультет считал необходимым иметь право голоса при выборе директора Московской глазной больницы,^​26​᠎ чтобы избежать назначения на ответственную должность профессора университета и директора госпитальной офтальмологической клиники неизвестных Совету университета или незаслуженных претендентов^​27​᠎. В свою очередь, ректор университета безрезультатно хотел заручиться поддержкой попечителя Московского учебного округа, чтобы «допустить назначенного уже директором и Главным врачем Глазной Больницы Доктора Медицины Вильгельма Броссе к отправлению профессорских обязанностей по Клинике Госпитальной Офталмиатрии […]»^​28​᠎.

Сложившаяся ситуация продолжала нагнетать напряжение. Дело дошло до того, что в отчетах университета за 1857/58, 1858/59 и 1859/60 академические годы отсутствовало само упоминание о продолжавшихся в Московской глазной больнице занятиях студентов V курса.

В июне 1860 г. медицинский факультет представил Совету университета собственную кандидатуру на замещение должности профессора госпитальной офтальмологической клиники доктора медицины Эдуарда Андреевича Юнге (1833 или 1832—1898), который прошел стажировку в лучших европейских клиниках и зарекомендовал себя высококвалифицированным офтальмологом^​29​᠎.

Известно, что Э.А. Юнге, вернувшись в Россию, обращался к министру народного просвещения с докладной запиской, в которой просил содействия в учреждении самостоятельной кафедры офтальмологии: «…так как до настоящего времени Офталмология в своем преподавании была тесно связана с Кафедрою Хирургии, то я, как специалист Офталмологии, осмеливаюсь искать для себя специальной кафедры для этой науки. Только открытие специальной кафедры может доставить мне действительную возможность передать другим те познания, которые я приобрел в течение многолетнего труда»^​30​᠎.

Однако повеление царя, последовавшее в сентябре 1860 г. и допускавшее Э.А. Юнге в звании экстраординарного профессора к проведению занятий офтальмологией на базе клиники факультетской хирургии, не отвечало намерениям ни профессуры Московского университета, ни самого Э.А. Юнге. Разочаровавшись в реализации своих планов в Москве, он немедленно согласился занять должность ординарного профессора кафедры офтальмологии Медико-хирургической академии и выехал в Петербург, так и не приступив к занятиям в университете [9, с. 4; 25, с. 102—103; 26].

Московский университет был поставлен перед выбором. В январе 1861 г. медицинский факультет подтвердил свое решение выдвинуть на должность экстраординарного профессора офтальмологии доктора медицины Густава Ивановича Брауна (1827—1897 гг.), который, как и Э.А. Юнге, прошел специализацию в Европе и принадлежал к врачам-офтальмологам новой, современной формации [27]. Однако бюрократическая косность государственной администрации преодолевалась с трудом. Лишь год спустя, в ноябре 1862 г., после очередного напоминания медицинского факультета Министерство народного просвещения допустило «Доктора Медицины Брауна к чтению в Московском Университете лекций по кафедре Офтальмологии»^​31​᠎, и только в августе 1863 г. Г.И. Браун был утвержден сверхштатным экстраординарным профессором^​32​᠎.

Утвержденный в июне 1863 г. «Общий Устав Императорских Российских Университетов», как и прежде, не отделял офтальмологию от хирургии, однако допускал «сверх факультетских и госпитальных клиник» создание «особой», офтальмологической клиники в качестве подразделения хирургической клиники [28, с. 43]. Несмотря на ограничения, новый устав открывал дополнительные возможности, которыми медицинский факультет Московского университета не преминул воспользоваться. В многолетней веренице тяжб с администрацией глазной больницы было найдено, наконец, решение, разрубившее запутанный узел: в 1864 г. Г.И. Браун был назначен главным врачом Московской глазной больницы^​33​᠎ и утвержден в звании штатного экстраординарного профессора «Офталмологии с Клиникой»^​34​᠎. В октябре 1868 г. Г.И. Брауну было присвоено звание ординарного профессора офтальмиатрии и глазной госпитальной клиники Московского университета.^​35​᠎

23 августа 1884 г. был подписан указ о введении в действие нового «Общего устава Императорских Российских Университетов», согласно которому впервые законодательно было закреплено учреждение кафедры «офталмологии с клиникою» [29, с. 14]. Кроме того, было специально оговорено, что «определенные штатом число и состав состоящих при университете учебных пособий, заведений и собраний могут быть увеличиваемы по мере надобностей и средств, по представлениям совета и попечителя, с разрешения Министра Народного Просвещения» [29, с. 19]. В соответствии с этим положением, Московский университет в конце 1884 г. приступил к проектированию новых клиник на Девичьем поле^​36​᠎.

Один из первых рабочих вариантов проекта, обсуждавшийся в феврале 1885 г. на заседаниях городской комиссии с участием видных профессоров медицинского факультета Московского университета, включая Г.И. Брауна, предполагал совместное расположение ряда клиник в одном здании: «В особом корпусе отделения для нервных и глазных болезней, а если позволит место (на особом Олсуфьевском участке земли), то и отделение Гинекологическое»^​37​᠎. В ходе освоения отведенной территории и строительства проекты клиник подвергались переработке и совершенствованию, прежде чем клинический городок Московского университета приобрел сохранивший до нынешней поры уникальный облик.

В первой половине 1891 г. строительство госпитальной глазной клиники на 34 койки было завершено, однако официальное ее открытие состоялось 4 ноября 1892 г.^​38​᠎ [30]. Директором глазной клиники был назначен сменивший Г.И. Брауна видный отечественный офтальмолог профессор А.Н. Маклаков [31].

В августе 1897 г. в Москве проходил 12-й Международный съезд врачей. Заседания секции глазных болезней были организованы в офтальмологической клинике Московского университета, вызвавшей восхищение иностранных делегатов [32, 33]. Один из них, немецкий специалист, выразил в книге отзывов следующее мнение: «Эта клиника из числа лучших и красивейших, которые я видел на четырех материках» [34, с. 53—54].

Конфликт интресов отсутствует.